Малая Глуша
Шрифт:
Пахло липким лаком для волос и еще чем-то неопределенным, но неприятным. Рядом с креслом тетка в синем халате сметала шваброй в совок состриженные волосы.
Отобрать бы эти волосы у тетки и сжечь. Нехорошо, когда часть тебя болтается где-то в мусорном ящике.
Но тетка, наверное, удивится. Скиба тоже удивится и утвердится в мысли, что у Розки не все дома.
Ножницы опять щелкнули у виска, потом Скиба отложила их и взяла в руки опасную бритву. Розка зажмурилась.
Сзади по шее прошло прохладное лезвие. Потом оно
– Ну вот, – Скиба щеточкой пощекотала Розкину шею. – Укладка? Лак?
– Нет-нет, – Розка испуганно потянула у горла простыню вниз. Девичья головка с аккуратно уложенными волосами укоризненно смотрела на нее с выцветшей фотографии на стене.
– Тогда иди, сушись, – индифферентно сказала Скиба.
Розка взяла свою сумочку, висевшую рядом на загнутом рожке вешалки, и проследовала в каморку, где стояли три колпака. С одной стороны, Скиба может подумать, что Розка ей не доверяет. С другой, кто-то ведь мимоходом, выходя, может просто прихватить с собой её сумочку, а Скиба и ухом не поведет. Пусть лучше обижается…
Она переступила через толстые ноги толстой тетки в первом кресле, потом через тощие ноги толстой тетки во втором кресле, устроилась на потертом дерматиновом сиденье, сунула голову в сушилку и рукой нащупала выключатель на колпаке. В затылок ударила волна теплого воздуха, в ушах зашумело.
Дать Скибе на чай или не дать? Если не дать, неловко, потому что так положено, если дать, то получится, что из школьной подружки Скиба для Розки превратилась теперь в парикмахершу. Обслугу. Хотя они, честно говоря, не дружили никогда, Скиба всегда была такая – громкоголосая, нахальная и, как бы это помягче сказать… не очень умная?
А если дать на чай, то сколько?
Розка выключила сушилку и попробовала откинуть колпак, но не сумела. То ли колпак застрял, то ли Розка не знала, куда нажимать. Она сложилась пополам и вылезла. Тетки продолжали сидеть. Вопрос «химия или маленькая головка» они решили в пользу химии. На голову одной были накручены крупные бигуди, на голову другой – мелкие, баранчиком.
– Все? – спросила Скиба, она сидела в парикмахерском кресле и щипчиками загибала себе ресницы. – Ладно, садись.
И неохотно поднялась.
– Ты только расчеши, и все. – Розка уселась в кресло, оно еще было теплое от Скибиного зада.
Из зеркала на нее смотрело знакомое лицо. Прическа топорщилась над ушами.
– С этой стороны короче получилось, – деловито сказала Скиба, – надо подровнять.
Она вновь накинула на Розку грязноватую простыню и щелкнула ножницами около уха. Потом вновь скептически поглядела на Розкино отражение.
Отражение укоризненно моргало на нее из зеркала.
– Тебе под мальчика не идет, – печально констатировала Скиба.
Боже мой, тоскливо подумала Розка, она же меня нарочно изуродовала. Терпеть не может, вот и изуродовала…
– Сколько с меня? – покорно спросила она.
– Три двадцать.
Розка положила на квитанцию пять рублей. Скиба сгребла их и сунула в карман несвежего халата.
– Тебе, кстати, плащ не нужен? – спросила она дружелюбно. – Хороший плащ, польский. С погончиками. И недорого. Алла продает, из стоматологии.
– Нет, я пальто купила уже. Чешское.
– Твое, что ли, там висит?
– Ага.
– Где брала?
– У тети Вали, на почте.
– Попроси, чтобы она мне тоже отложила.
– У нее твоего размера нет, – с удовольствием сказала Розка.
– Личность установлена? – спросил лейтенант.
– Вот, – старший патрульный, заслоняясь от мокрого ветра, протянул потертую на углах зеленую книжечку, – пропуск на территорию порта. Мунтян Петр Михайлович. Машинист автокара.
Патрульный продрог и отсырел, пока стоял тут, ожидая наряда, и еще ему почему-то было страшно. Он много чего повидал в жизни и причины своего страха не понимал.
– Ладно, – лейтенант спрятал пропуск в планшетку. – Думаешь, по пьяни он? Сам?
Тени черных веток метались по лицу мертвого, отчего казалось, что тот гримасничает. Вдалеке, внизу, в черной мешанине воды и неба надрывался ревун.
– Может, и сам… – Патрульный пытался раскурить сырую сигарету. – А только, ежкин кот, трудно представить, кем надо быть, чтобы так исхитриться. То есть… Ну, следака надо вызывать. Ты только погляди, Палыч…
Он отбросил сигарету, которая, упав в лужу, зашипела и погасла, и посветил фонариком. Лейтенант, всмотревшись, ошеломленно покачал головой.
– Йопт, – потрясенно проговорил он, – что это у него с ногами?
– Ты зря постриглась, золотко, – сказала Катюша, доброжелательно глядя на Розку, – тебе не идет.
Розка молча скрипнула зубами.
Делать было совершенно нечего, замечательная «Ятрань» так и стояла под чехлом, снаружи сиял торжествующий солнечный день, отчего стало видно, что стекло в окне мутное и пыльное. Вообще, подумала Розка, когда погода плохая, здесь даже уютно, а когда солнце, сразу видно, что беспорядок и комната нежилая, все эти чашки со следами заварки, эти поцарапанные столы, календарь, который выцвел и пожелтел на уголках, а в паутине под потолком еще с лета завязла муха.
Розка прихватила с собой «Анжелику в Новом Свете», которую ей под честное слово дала Элка, но читать не получалось. Катюша так и зыркала на нее, и на Розку напала тоска бездействия, хуже нет, когда нечем заняться. Чтобы хорошенько помучить человека, надо его посадить в такую вот контору и запретить что-либо делать, подумала Розка. Потом все-таки достала Бонка и стала читать текст. Учебник все-таки, как-то не так неловко, вроде бы человек делом занят, хотя, если вдуматься, каким делом?
– Ты где стриглась-то?