Мальчик и танк
Шрифт:
– Разрешите? – спросил кок, до сих пор с еле заметной улыбкой наблюдавший за сценой воспитания.
Волков сделал жест рукой, и кок стал раскладывать по тарелкам кашу с котлетами. Быстро протерев салфеткой две рюмки, он механически поставил одну перед Куртом, но тут же спохватился, переставил ее к командиру.
Волков налил в рюмку вина, сделал глоток и удовлетворенно чмокнул.
– Ну что, можно начинать? – нетерпеливо спросила Саня.
– Можно…
– Унд их? – спросил Курт.
–
– А что вы ему сказали? – ревниво спросила Саня.
– Возьми масло и сыр.
– А я?
– Ты и так не растеряешься! – усмехнулся Волков.
Курт намазал хлеб маслом и… протянул его девочке.
Волков взглянул на Курта, сделал знак коку, и тот подбавил мальчику каши.
Саня была очень удивлена такой галантностью мальчика и, порыскав глазами по столу, пододвинула к его тарелке соль и перечницу.
Кок и Сане подбавил каши.
– Ну хватит! – улыбнулся Волков. – Обмен любезностями окончен. Приступайте, а то каша остынет.
Ребята с удовольствием заработали ложками.
– …Вот когда я жил у дедушки, – с юморком продолжал Волков, – он у меня пастухом был…
– И вы на пастуха похожи… – сказала Саня, откусывая с вилки котлету. – Схватили меня, как овечку…
Волков смущенно посмотрел на кока и вдруг приказал:
– А ну встать!
Саня с недоумением поднялась с места.
– Ты как разговариваешь с командиром?!
– А что я сказала? Пастух…
– С командиром так нельзя разговаривать! Понятно?
– Да…
– Садись!
Саня уткнулась в тарелку. Кок еле заметно улыбнулся – вот дает прикурить командиру! – и тут же погасил улыбку.
– Так вот, этот дедушка, бедный человек, – Волков поднял указательный палец, – имел восемь внуков. Восемь! И когда мы, мальчишки, дрались между собой, он всегда нам говорил: «Лучше худой мир, чем добрая ссора».
– Я знаю, к чему вы это говорите, – сказала Саня, посмотрев на Курта. – А я его все равно ненавижу… Он против нас, а вы его кормите… Лучше бы другому, нашему, дали… – И она отодвинула от себя тарелку.
– Что за демонстрация?! – Волков стукнул пальцем по столу. – У вас что, в отряде дисциплины не было?!
Саня встала по стойке «смирно».
– А отвечать можно?
– Отвечай.
– Была! А вы – жалельщик!
– Что-о – «жалельщик»? Так вот запомни: для меня нет чужих детей! Детей! Тебе ясно?!
– Командира прошу срочно в центральный пост! – раздался в переговорной трубе голос старпома Меняйло.
Волков, утерев салфеткой рот, тут же выскочил из кают-компании.
Саня моментально состроила ему вслед гримасу и, посмотрев на кока, с ехидством сказала:
– Ну и командир у вас! То в дочки звал, а теперь – «встань» да «садись»! А я ему когда-нибудь такое скажу, вот в эту дырку, – она указала на переговорную трубу, – что он у меня сразу ляжет.
– Но-но! В это устройство только самые главные сообщения передаются, – погрозил пальцем кок. – А вообще-то такого командира, как у нас, еще поискать надо… Кстати, вы ешьте, а то на мину напоремся – и вся еда зазря пропадет.
И он добавил ребятам из бачка еще по одной котлете.
X
Войдя в центральный пост, Волков привычным взглядом окинул приборы: дифферентометр, глубиномер, кренометр, подошел к старпому. Оторвавшись от перископа, тот доложил:
– Товарищ командир! Мы идем вдоль кромки минного поля. Справа по носу фашистский катер вдруг резко изменил курс к Севастополю.
Волков приник к перископу и в светлом окуляре с перекрещивающимися нитями увидел среди серых волн качающийся предмет, похожий на спичечный коробок.
Командир долго вглядывался в окуляр, поворачивал перископ то вправо, то влево, осматривая горизонт. В его неторопливых движениях чувствовалась взволнованность, и в центральном посту наступила тишина.
В отсеках тоже умолкли разговоры. Подводники невольно поглядывали на переговорные трубы.
Курт, лежа на своей койке, бездумно глядел в подволок с зарешеченной лампочкой, тяжело вздыхал, ворочался. Потом вытащил из кителька, висевшего на крючке, глянцевую фотографию, на которой были папа, мама и он – счастливые, красивые, – и со слезами на глазах стал рассматривать дорогие ему лица. Все теперь для него было потеряно навсегда и безвозвратно.
Только Саня не замечала, что происходит на борту. Она сидела в жилом отсеке на койке и, расставив перед собой шахматы, хватала за руку каждого проходящего мимо нее матроса.
– Дядя Коль, в шахматишки сыграем?
– Не могу, занят, – отвечал кудрявый торпедист, спеша в первый отсек.
– Дядя Петь, на щелчки не хотите? Туру дам!
Но дядя Петя – сероглазый крепыш – торопился в центральный пост.
И вот Саня, вздохнув: «Эх, слабаки!» – стала играть сама с собой. Она быстро передвигала фигуры и бормотала:
– Ишь ты, хитрый какой, к пешкам подбирается! А я вот тебя накажу: хоп! – и конь в кармане. Ну что? Давай, теперь твой ход!
Случайно глянув в первый отсек, она вдруг насторожилась. Подождите, а что тут происходит? Кок застыл, как статуя! Торпедисты не шевелятся!
Оторвавшись от перископа, Волков вскинул свои острые глаза на Меняйло и с хитрецой спросил:
– А как вы думаете, почему этот катер сделал такой маневр?
Старпом, почесав пятерней заросшую щеку, пожал плечами.