Мальчики Из Бразилии
Шрифт:
Оставив стол неубранным, они расселись в другой комнате. Либерман и Клаус на неубранной постели, Нюренбергер на стуле, Лена на полу.
Они молча смотрели на стоящие перед ними пустые стаканы, на кусочки морковки на тарелках и орешки миндаля. Они смотрели друг на друга.
Взяв несколько миндалинок, Клаус стал подбрасывать их на ладони.
– Девяносто четыре Гитлера, - сказал Либерман, покачав головой.
– Нет, - сказал он.
– Нет. Это невозможно.
– Конечно, это не так, - пробурчал Нюренбергер.
– Просто есть девяносто четыре мальчика, с той же генетической
– Большинства, - сказал Либерман. Он кивнул Клаусу и Лене.
– Большинство.
– Он посмотрел на Нюренбергера.
– И кое-кто все же останется, - сказал он.
– Сколько?
– спросил Клаус.
– Не знаю, - ответил Нюренбергер.
– Вы сказали, что они могут получить пять или десять Моцартов из нескольких сотен его копий. Сколько Гитлеров может получиться из девяносто четырех? Один? Два? Три?
– Не знаю,– повторил Нюренбергер.
– Как я и говорил. И на деле никто этого не может знать.
– Он мрачно усмехнулся.
– Личностные тесты среди лягушек не проводятся.
– Попробуйте хотя бы прикинуть, - сказал Либерман.
– Если подобранные родители сходны только по возрасту, расе и занятиям отца, то я бы сказал, что перспективы весьма сомнительны. Для Менгеле, я хочу сказать; нас же они устраивают.
– Но не в полной мере, - сказал Либерман.
– Нет, конечно, нет.
– Если бы даже существовал только один такой ...
– промолвила Лена, - всегда существовала бы возможность, что он... пойдет по правильному пути. По ужасному пути.
Клаус обратился к Либерману.
– Вы помните, что сказали на лекции? Кто-то спросил вас, представляют ли опасность группы неонацистов, и вы ответили, что пока нет, но если социальные условия ухудшатся - что, видит Бог, происходит каждый день - и если появится другой лидер типа Гитлера...
Либерман кивнул.
– Который с помощью телевизионных спутников сможет обращаться ко всему миру. Глас божий с небес, - закрыв глаза, он прижал руки к лицу, придавив веки.
– Сколько из этих отцов было убито?
– спросил Нюренбергер.
– И в самом деле!– спохватился Клаус.
– Только шестеро! Дела еще не так плохи, как может показаться!
– Восемь!
– Либерман опустил руки, моргая покрасневшими глазами.
– Вы забыли Гатри в Тусконе и еще кого-то между ним и Карри. Есть и другие, в иных странах, о которых мы, скорее всего, ничего не заем. Нам известно только о тех, кто был с самого начала; во всяком случае, так обстоит дело в Штатах.
– Эксперименты с первой группой, должно быть, прошли более успешно, чем он сам ожидал, - сказал Нюренбергер.
– Я не могу отделаться от ощущения, - заметил Клаус, - что в какой-то мере вы даже рады этому достижению.
– Ну, вы не можете не признать, что чисто с научной точки зрения оно представляет собой огромный шаг вперед.
– Боже небесный! Вы хотите сказать, что можете спокойно сидеть здесь и...
– Клаус, - остановила его Лена.
– Ну, дерьмо!
– Клаус отшвырнул косточку миндаля.
– Завтра же я отправлюсь в Вашингтон, - сказал Либерман, обращаясь к Нюренбергеру, - поговорить с их Федеральным Бюро Расследований. Я знаю, кто из отцов должен
– Завтра?
– переспросил Нюренбергер.
– Я, скорее всего, не смогу.
– Даже, чтобы предупредить появление нового Гитлера?
– Господи!
– Нюренбергер потер лоб.
– Да, конечно, - сказал он, - если я в такой мере вам нужен. Но, видите ли, там есть ученые в Гарварде, Коренелле, в Калтехе, чьи заслуги куда более весомы, чем мои и кто, во всяком случае, произведет на власти куда большее впечатление, хотя бы потому, что они американцы. Я могу дать вам их имена и названия учебных заведений, если вы хотите...
– Да, хотел бы.
– ... и если почему-то я еще буду вам нужен, то, конечно же, я отправляюсь с вами.
– Хорошо, - сказал Либерман.
– Благодарю вас.
Из внутреннего кармана Нюренбергер вынул ручку и записную книжку в кожаном переплете.
– Шеттлс, скорее всего, сможет вам помочь, - сказал он.
– Запишите его имя, - попросил Либерман, - и как я могу связаться с ним. Запишите всех, кого помните.
– Повернувшись к Клаусу, он сказал: - Профессор прав, американцы лучше. Двух иностранцев они просто выставят.
– Разве у вас там нет контактов?
– спросил Клаус.
– Они не помогут, - ответил Либерман.
– Во всяком случае, в Министерстве юстиции. Но я пробьюсь. Я буду двери вышибать. Боже небесный! Подумать только! Девяносто четыре юных Гитлера!
– Девяносто четыре мальчика,– продолжая писать, уточнил Нюренбергер, - с той же самой генетической наследственностью, что и у Гитлера.
Гостиница «Бенджамин Франклин», где ему предстояло остановиться, по мнению Менгеле, не заслуживала и десятой доли одной звезды, набором которых обычно оценивается качество отеля. Хотя, как место, где предстояло наконец избавиться от врага, который уничтожил дело его жизни и последнюю надежду (поправка - уверенность) в превосходстве арийской расы, гостиница заслуживала три с половиной звезды, а, может, даже и четыре.
К тому же, клиентура, толпившаяся в холле, была преимущественно черной, и это позволяло предполагать, что преступления в гостинице не были редкостью. Как доказательство этого предположения, если тут вообще были нужны доказательства, на двери его 404-го номера красовалась надпись крупными буквами: «Ради вашей же собственной безопасности всегда держите двери закрытыми». Он оценил предупреждение.
С другой стороны, тут было достаточно немноголюдно; в 11 40 утра подносы с завтраками продолжали стоять у дверей многих номеров. Едва только избавившись от этого чертового шарфа, закрывавшего ему шею (только при пересечении границ и, может быть, в Германии он будет им пользоваться), он, вынырнув наружу, перенес в номер поднос, хлебницу и плакатик «Прошу не беспокоить». Бросив плакатик на стол, где уже валялся такой же, он стал изучать план этажа, прикрепленный к двери; на него вели три лестницы, одна из которых была тут же за углом коридора. Выйдя, он нашел ее и открыл двери, осмотрел лестничную площадку и выкрашенные серым лестничные пролеты.