Шрифт:
Глава 1 Пушистая плесень
Ну вот. Родители уехали, девочка Жужа дома одна, как вольная птица, – а еда кончается… Нет, конечно, мама навертела ей для пропитания кастрюлю голубцов. Ведь удобная вещь: подогрел один голубчик в микроволновой печке – и съел! Голубцов должно было хватить почти на неделю. Но Жужа забыла кастрюлю с ними на столе (дня через два про нее только вспомнила) – и на голубцах выросла белая пушистая плесень. Вскоре на ней появились всходы – плесень заколосилась нежными шариками на тонких ножках-волосинках. Если на эту поросль подуть – как будто волнуется желтеющая нива.
«Ну, пусть растет, – подумала Жужа, любуясь живописной плесенью. – Только есть-то все равно очень хочется… Что же делать?»
Есть всегда сильно хотелось, когда девочка вспоминала об этом. А вспоминала редко – потому что, придя из школы, тут же бросалась к компьютеру. Жужа принималась рисовать все то, что приходило ей в голову за то время, которое она просиживала на уроках и когда мчалась домой.
Весь сухой паек, оставленный для нее родителями, Жужа смолотила в первые дни своей самостоятельной жизни: хвать печенье, хвать сухарик – и к экрану! Точно так же влет ушла и длинная копченая колбаса, которую можно прямо так откусывать, не отвлекаясь на то, чтобы резать ее аккуратными колечками, и помидоры, и банка маслин. Жужа даже лук (в количестве четырех штук) съела – с остатками вкусного черного хлеба. Она вообще любила такую простую еду: кусай да жуй. Это не суп и не голубцы, которые подогревать надо, мучиться…
А сегодня кончилось все. Можно, конечно, в магазин сбегать – но это сколько времени займет! Ценного, важного, которого так всегда не хватает… Да и дождь на улице, как из брандспойта.
Жужа была художницей. Нет, даже, наверное, больше дизайнером – по крайней мере, ей самой приятно было так о себе думать. Рисовала она не только на компьютере, но и на всем, что попадалось под руку. А еще лепила, вырезала, клеила.
Но сейчас Жужа искала еду. Кончилась вся провизия, кончилась! Лишь в дальнем углу одного из кухонных шкафов девочке удалось отыскать полбанки гороха.
«Ага! – обрадовалась Жужа. – Горох – это хорошо! Будет у меня гороховый суп! Его совсем не трудно варить».
Очень тщательно вымытый горох бодро ссыпался в кастрюлю. Поставив будущий суп на небольшой огонь, художественная девочка отправилась творить…
И как же люди только помнят, что у них на плите что-то варится? Скоро (или не скоро – Жужа вряд ли вразумительно ответила бы на этот вопрос) по квартире пошел горелый смрад. Теряя тапки, с криком «Супчик мой дорогой!» девочка бросилась на кухню.
Вот она, кастрюлька, бывшая голубенькая. На ее дымящемся дне лежат черные угольные шарики. Черное на черном. Горох. И тоже бывший…
Плохо. Голод… Но какие шарики, как красиво!
Жужа разложила эти шарики небольшими кучками под двери и на лестницах по всему подъезду. «Пусть, – решила она, – люди ходят и думают: чей же это котик гадит, как зайчик?»
Никто не заметил затейницу Жужу за этим занятием. Завершив свое черное гороховое дело, она тихонько вернулась в квартиру. Но тут же споткнулась в прихожей о наваленные кучей ботинки. Стараясь не упасть, шлепнулась перемазанными углем ладошками о белую пластиковую дверь ванной, уронила кастрюлю, которая жизнерадостно покатилась, рассыпая по полу горелые хлопья…
Теперь уж точно красота. Полный разгром…
Жужа села на пол, вздохнула.
И в это время зазвонил телефон! Черные пальцы потянулись к трубке…
Степка! Друг – это тот, кто появляется, когда надо.
Так поступил и он – и уже через двадцать минут был у Жужи дома.
Появился Степан не просто так, а с сумкой продуктов. Скоро на сковородке бодро жарилась картошка, инсталляция с пушистой плесенью перекочевала в мусорное ведро, а ее место в чисто отмытой кастрюле заняли пузатые сардельки. Жизнь налаживалась.
…Степка бродил по квартире, заканчивая наводить порядок. Да, именно он готовил еду, мыл посуду и пылесосил полы в чужом, то есть Жужином, жилище.
Это был их секрет. Когда математика разделилась на невообразимые по своей запредельной непонятности алгебру и геометрию, да к ним прибавилась такая жуть, как физика, Степка понял, что это – конец… Его голова вместить ТАКОЕ была неспособна. Родители Степки, тоже люди насквозь гуманитарные, помочь ему ничем не могли. Примеры, уравнения и задачи решать они не умели, хотя очень поначалу старались, пыхтели над Степкиными тетрадями, вспоминая школьные годы.
Родители Жужи, их давние друзья, тоже в точных науках особенно не разбирались, но похвастались, что дочке, ровеснице Степки, все это не составляет труда. Та, наоборот, пишет с ошибками и не может пересказать содержание самой завалящей книжки. И тогда Степка, который учился в другой школе и, несмотря на то что считался «другом детства», до этого бывал в гостях у Жужи не так уж часто, а прямо скажем, редко – да и то по родительскому принуждению, примчался к ней с тетрадями. Жужа, не пытаясь ему ничего объяснять, быстро дала переписать Степану все задания, даже по доброте душевной напряглась и решила примеры и задачи по новым, еще не пройденным ею темам. Так что у Степки появились выполненные уроки на будущее. Это было спасение!
Когда в этом опять появилась необходимость – готовые домашние задания и решенные примеры с задачами кончились, Степка снова пришел к Жуже. А у нее дома дым стоял коромыслом – посреди комнаты возвышался бумажный макет стадиона (Жужа, решив заняться архитектурой, придумывала проект стадиона к будущим Олимпийским играм и рассчитывала на то, что обязательно предложит его Олимпийскому комитету). Все остальное место занимали отходы от строительства этого макета: бумажные обрезки, картонные огрызки, комки того же самого, перемешанного с клеем, тонким пластиком и нитками, шелуха от семечек аккуратными кучками и скорлупки от орехов кучками неаккуратными (будем говорить прямо – рассыпанные по всему полу), обертки от конфет и шоколадок. И даже прокисший соленый огурец с воткнутой в него вилкой – на тарелке посреди маминой тумбочки с косметикой… Да, хозяйство приходило в запустение, а бедная девочка с перемазанным белой краской носом голодала – это тоже было видно невооруженным глазом.
Это произошло как раз тогда, когда Жужины родители в первый раз оставили ее одну и уехали на фестиваль в другой город. Оставляли на свой страх и риск – ведь до этого они никогда не бросали своего ребенка одного и всегда по очереди ездили в командировки (а у кинокритиков, кем и были Жужины мама с папой, командировки часты – фестивалей кино становилось все больше). И не уехать не могли – поездка была очень важной для каждого из них… Да и так хотелось отправиться вместе – как в юности!
Ну и отправились.