Мальчий бунт
Шрифт:
— Что за притчи! Неужто клей застыл?
— Дедушка! — захохотал Кудряш: ведро-то вверх дном! Он сшиб его, когда пробег…
— Ну, что ты мне говоришь, что я не вижу? Сам вижу, что вверх дном. Пропал клей — опять клей варить. Вот и работай с вами.
— Пойдем, дедушка, к нам в мальчью артель. Хоть печь у нас не топлена, мы живо там в подтопке клей заварим. Мука у нас найдется.
— Идем, парень. Вот бы все такие были, как ты!
Кудряш привел Кривого в кухню мальчьей артели. Там встретил их Шпрынка и, охая, говорил басом:
— Ну
Шпрынка шепнул Кудряшу:
— Ты у него про соловьев спроси — он заведет волынку.
Кривой положил на лавочку сверток листков, мазилку, набил трубочку и сел перед подтопком, где стряпка разводила под чугунком из лучинок огонь, чтобы заварить Кривому клейстер. Стряпка щипала косарем лучину от полена.
— Скоро, дедушка, соловьи прилетят, к весне дело. Ловить соловьев-то будешь? — сказал Кудряш.
— Куда мне теперь!
— А что, плохо видишь что ли? — спросила стряпка.
— Не то, что плохо, а делов при конторе много. Да, половил я соловьев не мало. Соловья как ловить надо? Высмотрел, где он уселся в кусту петь. И гляди, пока распоется — тут к нему смело подходи: хочешь шапкой крой; хочешь голой рукою бери. Когда это было: в турецкую войну, пошел я в соловьиный день на Клязьму, где малина. Он, соловей-то, по малинникам гнезда вьет…
— Вон что? Ну?
Кудряш тихонько накрыл шапкой сверток листков на лавочке, выждал и ушел потихоньку в столовую артели, где его ждали Шпрынка и Мордан, на столе стоял пузырек с чернилами, при нем две ручки с перьями.
— Поет? — спросил Шпрынка, принимая из рук Кудряша сверток объявлений.
— Поет. Только скоро чугунок закипит.
— Ничего, — сколько успеем. Ну, писаря, пишите.
Шпрынка раскатал трубку объявлений, расправил и подал Мордану и Кудряшу по листику.
— Пишите на изнанке: объявляется Савве Морозову, — диктовал Шпрынка, а писаря писали, — что за эту сбавку ткачи и прядильщики никак не соглашаются работать. А если ты нам не прибавишь расценок, то дай нам расчет и разочти нас по пасху, а то если не разочтешь нас по пасху, то мы будем бунтоваться до самой Пасхи. Ну, будь согласен на эту табель, а то ежели не согласишься, то и фабрики вам не видать!!
— Теперь списывайте сами, а я на кухню пойду: поет ли соловей-то?
— Соловей как поет, — рассказывал Кривой стряпке — он, не то что, сам себя забывает — ничего ему не надо в свете. Шапкой накрыл — а он поет! В руку взял — поет!..
Шпрынка посмотрел: в чугунке закипает…
— Эх, вы! — закричал он. — Эдак у вас клей до завтра не поспеет. А у дедки экстренное дело.
Шпрынка сунулся к огню, схватил лучину и так ловко ткнул в чугун, что он опрокинулся, плеснул и залил огонь в подтопке…
— Ах, ты! Вот беда-то! Аяяй! Ну, наливай, Митревна, еще воды. Я буду разжигать…
Огонь в сырой золе плохо разгорался.
4. Клей
Когда
Кудряш с Кривым до сумерок ходили по фабричным дворам. Кривой намазывал, а Кудряш из свертка по намазанному раскатывал листок, и Кривой еще раз обводил мазилкой по краям наклеенного листка для крепости (чтобы мальчишкам труднее было сорвать).
— Вот у нас дело-то и идет, — приговаривал Кривой. — Ум хорошо, а два лучше…
Впотьмах, когда в артели Кривой всполошился и заспешил — мальчишки скатали трубку кой-как. И Кудряш, раскатывая, видел, что листки приходились на лицо его новым объявлением Савве Морозову от ткачей с обещанием бунтоваться по пасху, то объявлением конторы кверх ногами с угрозами ткачам Саввы Морозова сына, то пустой, неисписанной изнанкой. Когда осталось листков немного, Кудряш сказал:
— Ну, это, дедушка, ты уж один доклеешь. Мне некогда.
— Спасибо, сынок. Иди с богом.
Народ сбегался к объявлениям и расходился от столбов и заборов с наклеенными листками, недоумевая. Под конец за стариком бегать стали мальчишки и девчонки и весело пели звонким голосом:
Клей, клей,
не жалей,
пой, пой,
соловей!
Кривой
дуралей!
Кривой, ворча, норовил ткнуть кого-нибудь в лицо мазилкой, но певцы, как пташки, разлетались от его угрозы…
Кудряш вернулся в мальчью артель. Там было опять полно и шумно, как при налете скворцов на вишенник. Стало известно, что пришел поезд с казаками и разгружается у товарной станции. Заглянул на минутку в артель Анисимыч, прочел сочиненную Шпрынкой прокламацию, покачал головой и похвалил.
— Здорово составлено. — И отдал листок Шпрынке. Кудряша Анисимыч спросил: «верно ли, что едет Муравьев». И когда подтвердил Кудряш, Анисимыч сказал всем:
— Мальчики! Знайте, это тот самый Муравьев, который тех, что царя убили, судил.
— А за что они царя убили?
— А вот за что, ребята: «Что за лютый злодей, за лихой чародеи наши деньги берет, кровь мужицкую пьет. Эх, не лютый злодей, не лихой чародей наши деньги берет, кровь мужицкую пьет. Толстопузый купец, да царь белый — отец, разорили вконец». Царь-то и есть главный виновник нашей жизни. За то его и убили.
— А что с ними сделали?
— Муравьев потребовал, чтобы их повесили. Это, ребята, человек лютой. Держись дружней!..
Анисимыч позвал с собой Шпрынку с друзьями и пошел впятером в казарму к Викуле Морозову. Там в корридоре собралось много ткачей и от Саввы и от Викулы. Тут был и Лука. Анисимыча встретили криками вперебой:
— Казаков нас пороть пригнали. Что делать? Все утешал, щербатый чорт, чтоб миром держались. Вот тебе и мир. Теперь разбор начнут. По миру сбирать итти придется, как волчий билет дадут… Кто нам теперь поможет…