Мальчий бунт
Шрифт:
— Выходит, мы бунтовали, а другим выгода — на чужого дядю работали, — вставил Морцан.
Анисимыч плюнул со злости.
— Как это на чужого дядю? Мы что, за себя что ли. Мы за весь рабочий народ…
— Да, а мне чуть ребра не сломали…
— Эх, какой ты суетной: погоди, и Савве некуда деваться: прибавит…
Анисимыч нерешительно помахивал загнутым было третьим пальцем и спрашивал:
— Ну, три, аль нет?
Шпрынка и Мордан согласились, хотя и не охотно.
— Ну, ладно, — три.
— Я
Шпрынка смеялся:
— А если б Саввушка на всё пошел — тебе бы, Анисимыч, сейчас разуваться, на морозе пришлось бы валенки снимать, по пальцам-то считать: у нас в правилах семнадцать пунктов. Ладно — пускай, пока три. Дождем, выботаем и все семнадцать.
Несколько успокоенный, но всё еще сердясь, Анисимыч побежал по дороге так, что мальчишки не успевали за ним… Дорога шла в гору. Белым горбом вздымалось поле. На краю его, меж небом и землей просыпались внезапно искры, и полыхнул огонь — казалось, на горе, дымя, горел костер…
— Вон и зиминскую трубу видать…
Ткачи шли в гору, и огонь, венчающий фабричную трубу, поднялся в небо. С горы открылся корпус Зимина, горя решеткой окон.
Анисимыч остановился передохнуть…
— В чем мы обманулись, ребята!..
— В чем?
— Казачишки — то? Хо-хо-хо! Мы с тобой, Шпрынка, что думали? Хо-хо-хо! Дураки мы с тобой были.
Мордан и Шпрынка поникли головами…
— Кудряша-то? Кабы живой остался! Подхватили его, да в контору утащили. Отбить было никак! Сила!
— А мне Ваську жалко, — сказал Анисимыч — сгорит парень в тюрьме. Таких острог не терпит. В остроге надо пепелиться — сверху будто серый, а внутри — тронь, обожжешься. А Васька — голый огонь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1. Свет гаснет
Улицу перед конторой загородили строем солдат — пропускали людей только по одному тротуару на той стороне — но не давали остановиться. Во дворе конторы на-готове казаки на конях, и ворота распахнуты. В конторе темно: газовая тоже встала, — газгольдер выдыхает в трубы остатки светильного газа… Скоро свет везде погаснет. Наружные фонари уже погашены.
Шпрынка решительно повернут с тротуара на мостовую и в ворота главной конторы…
— Мальчик, стой, — крикнул ему хорунжий. — Куда?
— Мне в контору, справочку получить…
— Ну, иди…
Шпрынка торкнулся в зеркальную дверь конторы — заперто. За дверью солдат…
— Кого тебе надо? — спрашивает солдат мальчика через стекло.
— Мне расчетного конторщика Гаранина надо повидать… Тут он? Скажи, по важному для него делу спрашивают.
— Погоди!
Солдат ушел и вскоре вернулся вслед за Гараниным. Гаранин осмотрел Шпрынку через дверь. Щелкнул ключ в замке Гаранин вышел
— Чего тебе? — строго спросил Гаранин…
— Я, Владимир Гаврилыч, — насчет Митьки Кудряша, говорят, будто давеча его конем помяло.
— Помяло малость. Ну, да ничего.
— Где же он, в больнице что ли?
— Зачем его в больницу? Ему в больницу не надо. Нет, он тут, в конторе…
— Скажи Мите, будь добр, чтобы на часик вышел. Шпрынка, мол, тебе слово хочет сказать…
Гаранин чуть усмехнулся и ответил:
— Изволь, скажу…
Он ушел в контору и запер за собою дверь на ключ…
В конторе на столе лежит Кудряш, раскинув руки. В углу у стены в шубах жмутся в креслах и на стульях Морозов, Муравьев, губернатор, жандармский полковник. Все рожки привернуты, кроме одного… Ни к кому не обращаясь, Гаранин сказал тихо:
— Шпрынка хочет повидать Кудряша…
Гаранин повернул голову к Муравьеву… Все молчали. Пламя газового рожка трепетало, сея прозрачный беспокойный сумрак… Казалось, в этом неверном свете, что мальчик спит на столе и улыбается во сне…
— Кто это Шпрынка? — прервал пугающую тишину Муравьев…
Гаранин ответил, почтительно изгибаясь:
— А это-с, изволите видеть, ваше превосходительство — атаман шайки разбойников…
— Не понимаю…
— Игра такая есть у наших фабричных ребят: на святках шайку разбойников представляют. Про разбойничьего атамана Разина. Так вот — Шпрынка это и есть атаман-с. А с Кудряшом тут все они приятели были… На этих мальчиков, сударь, надо обратить внимание. Озорной народ.
— Но, ведь, это дети?
— Они вырастут, ваше превосходительство… Вырастут.
— Несомненно. Ну, и теперь ваш Шпрынка что же… Что этому разбойнику надо?
— Да вот спросил-с он, ваше превосходительство, к нему Митю выслать на часик — поговорить с ним желает…
— Что же вы?
— Ответил: пойду, скажу…
— Вы ему сказали, что?..
— Нет, ваше превосходительство. Однако ж дело ясное, раз мальчик кончился?..
— Что-о?
Муравьев встал с кресел и выпрямился.
— С чего вы взяли? — тихо и внушительно заговорил Муравьев: — да мальчика слегка ударило — и может быть, гм, его положение даже серьезно. Да. Ему нужна помощь хорошего врача. И Тимофей Саввич, гм! — решил его, не медля ни минуты, везти в Москву…
— Так-с… — едва выдохнул Гаранин…
Муравьев продолжал говорить всё также тихо, но чеканя каждое слово:
— Тимофей Саввич сам едет в Москву. Прикажете подать лошадей. Мальчик поедет с нами. Так, Тимофей Саввич…
Морозов молча кивнул…
— Я тоже еду, — до завтра. Завтра я вернусь. Тимофей Саввич сам не здоров и решил передать руководство возобновлением работ на фабрике сыну своему Савве Тимофеевичу. Точно ли я вас понял, Тимофей Саввич?
Морозов подтвердил опять безмолвным кивком. Гаранин стоял перед Муравьевым, в недоуменьи опустив руки…