Малец
Шрифт:
– Вася, да зачем тебе это, неужто на полатях места не хватает?
Вот не хватает, на полатях все время приходится крючком лежать, народ к этому с детства привычен. Кстати, Васькино тело, то есть и мое, тоже привычно, но вы не представляете, с каким удовольствием растянулся во всю длину в первый день, когда установил кровать. И, в конце концов, имею я право на мелкие слабости, разве не заслужил? И матери так сказал, мол, раз Васька дурак, то ему многое позволено, а буде кто лишний раз пальцем тыкать, так я еще и слуг заведу, которые меня будут одевать и раздевать, как в лучших домах ЛондОна и Парижа.
Такая моя сентенция разом прекратила увещевания, если мою дурь с кроватью домашние выдержать вполне себе могли, то вот насчет слуг пришли в ужас и больше о том не заикались. Ну, ну, они думают я так попугал и забуду, придет время все у меня будете по одной половице ходить, и в кроватях по три оборота от края до края перекатываться. Истчо и 'парлевуфрансе' заставлю спрашивать, и при этом вилкой с ножиком за столом орудовать. Ой, чего это я разошелся? Пока в ближайших мечтах теплый туалет сделать и унитаз белый поставить, а то по морозу на улицу бегать и зад оголять когда на улице под минус сорок сааавсем не комильфо. Бр-р-р.
Чем дальше в лес...
Вышел из дома на улицу. Хорошо, морозец где-то градусов пятнадцать, за щеки не прихватывает, вот когда крещенские морозы придут, и под минус тридцать с ветерком завернет, вот тогда держись. Дорога возле нашего дома почищена от снега, а пешеходные места отделены от нее небольшим бруствером. Это я ввел такой порядок, сговорился специально для этого с Данилой, инвалидом с рождения, у него чего-то там с позвоночником, от того и ходит как-то перевесившись на один бок, бывший профессиональный нищий, между прочим. Думал, что человек испорчен своей профессией, оказалось нет, с удовольствием паперть покинул, и теперь не только снег чистит, за полкопейки в день, но и лошадиные 'яблоки' убирает. Последнее вызвало смех у соседних обитателей, снег они еще хоть как-то мне простили, а вот уборку навоза с проезжей части посчитали глупостью, мол, время еще на всякую ерунду тратить. Но как я уже не раз говорил, любому другому этого бы не простили, засмеяли бы напрочь, а мне как с гуся вода, к моим причудам привыкли, и никто всерьез не обращал на них внимания. Впрочем, смеяться смеялись, а гулянки устраивали почему-то в нашем околотке, все-таки тянуло народ к чистоте и порядку. Путь мой лежал к купцу Гандыбе и отправился я к нему в обход всей слободы. Зачем я делаю такой крюк? А вот здесь и появилась моя первая серьезная проблема, лицо я теперь в слободе, да и не только в слободе, довольно известное, а в силу своего возраста для всех доступное, вот и стали все меня замечать. Если отношение к другим мальцам обычное, их просто в упор не видят, то у меня все иначе, все за меня цепляются взглядом, поэтому приходится со всеми здороваться. А теперь представьте, что на моем пути, а он через всю слободу, встретится человек сорок, бывало и больше, и короткое 'Здрасти' здесь не катит. Представили? Замечательно, ну и кто сказал, что язык не отвалится? Не хотел, но видимо придется пересаживаться на коня или собственный выезд организовывать. К тому же когда наступит весна, пройти по улицам слободы не изгваздавшись в грязи по самые шапку просто не возможно, пешеходной части на улицах не предусмотрено, а конный движитель имеет четыре копыта, которые эту грязь на всех прохожих забрасывают.
Вот кстати, надо будет по весне, как снег на улице сойдет, нанять артельщиков деревянные тротуары с края дороги сладить, да и крупного песка с колотым гравием подсыпать, а то даже за пределы слободки без грязи на ушах не выбраться.
– Откуда у тебя это?
– Гандыба с удивлением рассматривал три изящные чашки из фарфора с замысловатым цветным рисунком.
– Никак кто в Китай тропу пробил.
Нет, не верят купцы в русский народ, совсем не верят. Как что хорошо сделано, так сразу заслугу либо немцам записывают, либо китайцам, а наш мастеровой Ванька даже в фантазии у них не всплывает, а зря, между прочим:
– Сладили в моей мастерской, в основном Иваном Степашиным, - сообщил я купцу, - мастеру двадцать два года отроду. Цветную глазурь подбирал китаец, а роспись сами сделали.
На самом деле Иван, имя которого я здесь засветил, потомственный гончар, и вся его заслуга пока состояла в изготовлении одной чашки из обычной глины, тут уж ничего не скажешь - мастер от Бога. А вот остальное делалось другими людьми, скрытно, втайне от всех. Даже печники не знали что именно обжигают в пеналах из белой глины, от них требовали только нужную температуру держать, да следить чтобы пеналы разогревались равномерно.
– Врешь!
– Выпучил глаза купец.
– Такой фарфор даже в Китае немалых денег стоит, а уж в Москве по весу золота пойдет.
– Не знаю, сколько там чего в Китае стоит, а сделано это у нас.
– Это, что же, столько лет здесь китаец прожил, а секрет фарфора только тебе открыл?
– Ну, да, - пожал я плечами, - чего удивляться? Мы же его на постой взяли, кормим за свой счет.
Вот в чем, а в фарфоре Лу совсем ни уха, ни рыла, но легенда с его якобы участием очень хороша, все дальнейшие вопросы отпадают сами собой. На местного мастера раз двадцать наедут все кому не лень: откуда узнал, кто показал, кто научил...? А тут сообщил, мол, китаец сделал и все этим сказано.
– Кто еще об этом знает?
– Сходу обеспокоился купец.
Ха, сразу въехал в суть ситуации, тут ведь главное не заиметь, а суметь утаить, что имеешь.
– Все это делалось в тайне, Иван Федорович, - успокоил человека, - и дальше не будем об этом никого извещать. Даже печники не догадываются, но на будущее надо будет придумать чего, чтобы любопытные не лезли.
Странно, но главный вопрос так и не был до сих пор задан, неужели и дальше не спросит? Однако купец меня не разочаровал:
– Ну а мне тогда для чего об этом поведал?
– Прищурился Гандыба.
– А как же, Иван Федорович?
– Картинно развожу руки.
– Товар есть, а покупателя нет.
– Ах, вона чего, - хмыкнул купец, - тогда только под продажу, и моя часть с того немалой будет.
Я вздохнул - вот и начался торг, но зря Гандыба надеется на этом с меня лишнее поиметь, прежде чем к нему идти, я почти всех караванщиков обошел и точно знаю, чего, как и почем.
Торговались на этот раз очень долго, по рукам ударили, кода солнце опустилось за горизонт, и все потому, что на этот раз я отказывался брать у купца товар и требовал оплату деньгами. Вообще-то мне понятно, почему купец не хочет расплачиваться деньгой, просто для него это упущенная выгода. Так бы он набрал товаров на эти деньги, накинул свой процент да привез сюда на реализацию, а на деньги процент не накинешь. Но местным товаром я и так обеспечен, а вот деньгами не очень, и своих не достанешь пока доход не объяснишь, так что деньги и только деньги, здесь они стоят больше своей номинальной стоимости.
– Значит, договорились, - подвел итог купец, - к концу февраля ты готовишь фарфору на три воза, два воза с простой росписью, с китайским зверем, и один воз с красной, золоченой, да такой, чтобы не стыдно было и знатным боярам продать.
– Договорились, - подтвердил я результаты наших торгов, - а с тебя, если получится, патент на стекло, на его выкуп можно потратить до трети моей доли. А будут требовать больше, то патент не нужен.
– Да зачем тебе это?
– Стал увещевать меня Гандыба.
– Монастырским-то понятно, они смальту в Москву без пошлины провезут, а нас-то в Томске обдерут как липку.
– Так я на смальту не замахиваюсь, будем стеклярус лить, а его пока никто пошлиной не обнес.
– А сможешь? Это не просто стекло варить, это же заводик ладить надо, люд мастеровой знакомый со стеклянным делом искать.
– А чего его искать?
– Пожимаю плечами.
– Сами напросятся.
– На каторжника надеяться - себя не уважать.
– Изрек купец.
Опля, а это уже интересно, оказывается купцам все известно о Залепине. Где-то у Зосимы сильно течет, но это уже не мое дело, вернее мое, но именно такое, на которое я и рассчитывал. Замечательно, теперь, когда появится мастерская, вопросов под чьей она крышей не возникнет, а когда возникнет, будет уже поздно.