Маленькая принцесса
Шрифт:
— Сегодня я тебя, Эрми, не ждала, — сказала Сара.
Эрменгарда потуже закуталась в красную шаль.
— Мисс Амелия ушла к своей старой тетке и останется у нее ночевать, — объяснила Эрменгарда. — А кроме нее, никто к нам в спальни не заходит. Я могу здесь хоть до утра оставаться, если захочу.
И с грустью прибавила, кивнув на стол, стоявший под окном:
— Сара, папа прислал мне еще книг. Вот они.
Сара вскочила и подбежала к столу. Схватив том, лежащий сверху, она стала быстро его просматривать.
— Ах, как чудесно! — воскликнула она. — «Французская революция» Карлайля! [15]
— А я не хотела, — сказала Эрменгарда. — Но если я ее не прочитаю, папа рассердится. Он думает, я все запомню, и будет со мной ее обсуждать. Что мне делать?
Сара положила книгу и поглядела на Эрменгарду; от волнения щеки ее вспыхнули.
— Послушай, — проговорила она, — если ты дашь мне ненадолго эти книги, я их прочитаю… и все тебе потом расскажу… так расскажу, что ты все запомнишь.
15
Томас Карлайль (1795—1881) — английский писатель и историк; его увлекательная «История Французской революции» (1837) пользовалась широкой известностью.
— Правда?! — вскричала Эрменгарда. — Ты думаешь, тебе это удастся?
— Конечно, — ответила Сара. — Малыши помнят все, что я им рассказываю.
— Сара, — сказала Эрменгарда, и лицо ее озарилось надеждой, — если ты это сделаешь, я… я тебе что угодно отдам.
— Мне ничего не нужно, — сказала Сара. — Мне нужны только твои книги. Твои книги!
Глаза ее широко раскрылись, грудь вздымалась.
— Так возьми их, — сказала Эрменгарда. — Я бы рада была их читать, но не могу. Я глупая, а папа — умный, ему хочется, чтобы я поумнела.
Сара раскрывала одну книгу за другой.
— А что ты скажешь отцу? — спросила она с сомнением.
— Ничего не скажу, — отвечала Эрменгарда. — Пусть думает, что я их прочитала.
Сара положила книгу и медленно покачала головой.
— Это будет похоже на ложь, — сказала она. — А лгать, ты ведь знаешь, нехорошо и к тому же это так низко!
И она задумчиво прибавила:
— Иногда я думаю: я могу совершить злой поступок, приду вдруг в ярость, когда мисс Минчин меня обидит, и убью ее… но сделать что-то низкое я не смогу… А почему бы тебе не сказать отцу, что книги прочла я?
— Он хочет, чтобы я их читала, — отвечала Эрменгарда, несколько растерявшись от такого неожиданного поворота.
— Он хочет, чтобы ты знала, что в них, — сказала Сара. — И если я тебе их расскажу так, что ты все легко запомнишь, он, по-моему, обрадуется.
— Он обрадуется, если я хоть что-то выучу, а как я это сделаю — неважно, — с грустью отвечала Эрменгарда. — Ты бы на его месте тоже обрадовалась.
— Ты же не виновата, что… — начала Сара, но тут же опомнилась и остановилась. Она чуть было не сказала: «Ты же не виновата, что ты такая глупая».
— Что? — переспросила Эрменгарда.
— …что тебе трудно учиться, — сказала Сара. — Тебе ученье не дается, а мне дается легко — вот и все.
Она всегда относилась к Эрменгарде с нежностью и старалась, чтобы та не очень замечала разницу между ними. Сара посмотрела на ее круглое лицо, и в голову ей пришла неожиданная мысль, мудрая не по годам.
— Знаешь, — сказала она, — может быть, хорошие способности еще не все. Гораздо важнее быть доброй. Если бы мисс Минчин знала все-все на свете, но оставалась бы такой же, как сейчас, она все равно вызывала бы отвращение и всеобщую ненависть. Умные люди часто делали много зла. Скажем, Робеспьер…
Она остановилась и поглядела на Эрменгарду, на лице которой появилось какое-то растерянное выражение.
— Разве ты не помнишь? — спросила Сара. — Я тебе недавно о нем рассказывала. Ты забыла?..
— Знаешь, я не все про него помню, — призналась Эрменгарда.
— Погоди минутку, — сказала Сара, — я только переоденусь, а то я вся промокла. А потом завернусь в покрывало и все тебе опять расскажу.
Она сняла с себя шляпку и жакет и повесила их на гвоздь в стене, стащила мокрые башмаки и нашла старые туфли. А потом прыгнула на кровать и, завернувшись в покрывало, уселась, обхватив руками колени.
— Ну, слушай, — сказала она.
И она стала рассказывать о кровавых событиях Французской революции, да так живо, что глаза у Эрменгарды округлились от страха, а сердце учащенно забилось. Несмотря на свой ужас, она слушала Сару с восторгом; теперь уж она никогда не забудет, кем был Робеспьер или принцесса Ламбаль.
— Знаешь, они насадили ее голову на пику и плясали вокруг нее! — воскликнула Сара. — У нее были чудесные светлые волосы, такие длинные и пышные. Когда я о ней думаю, я никогда не вижу ее живой, а всегда вижу ее голову с развевающимися волосами на пике, а вокруг пляшут и кричат эти ужасные люди!
Девочки решили рассказать о своем плане мистеру Сент-Джону, а пока пусть книги останутся на чердаке.
— Ну а теперь рассказывай, — сказала Сара. — Как у тебя идет французский?
— Гораздо лучше с тех пор, как ты мне объяснила спряжения. На следующее утро я так хорошо отвечала, что мисс Минчин даже удивилась.
Сара рассмеялась и крепче обхватила руками колени.
— Она и на Лотти дивится — как это она не делает ошибок в арифметике, — сказала она. — А дело в том, что она приходит ко мне, и я ей помогаю.
Она окинула свою унылую комнату взглядом.
— А знаешь, мой чердак мог бы быть очень уютным, — воскликнула она со смехом, — если б только не был таким безобразным! Здесь хорошо мечтается.
Сказать по правде, Эрменгарда ничего не знала о том, как тяжко живется теперь Саре; ей не хватало воображения, чтобы представить это самой. В те редкие вечера, когда ей удавалось пробраться к Саре, она с восторгом слушала ее рассказы и сказки, а об остальном и не задумывалась. Эти встречи казались Эрменгарде настоящими приключениями; и хотя иногда Сара бывала бледна и, несомненно, очень похудела, гордость не позволяла ей жаловаться. Она никогда не признавалась, что порой, как это было сегодня, ее мучит голод. Сара быстро росла; много ходила и бегала; даже если б она ела хорошо и регулярно, у нее все равно был бы завидный аппетит, теперь же ей приходилось довольствоваться скудной и безвкусной едой, которую давала ей, когда заблагорассудится, кухарка. Сара уже привыкла к тому, что у нее вечно сосет под ложечкой от голода.