Маленькая желтая лампа
Шрифт:
Командора, однако, доктору удалось застать в зале упражнений. Точнее выйдет сказать, удалось поймать, отловить, силком уговорить выслушать. Хансен попытался было отмахнуться, дескать, все равно в семнадцать ноль-ноль назначено им общее собрание пассажиров и экипажа в связи с выходом в зону свободного полета. Но доктор Мадянов настоял на своей просьбе, даже скорее требовании, и Хансен сдался, может, и он понял, не стал бы Арсений нахальным образом досаждать его особе, если бы не обстоятельства чрезвычайные. Командор велел ждать себя в личной штабной каюте,
Разумеется, Командор задержался где-то по дороге, и доктор дожидался его более часа. За это время Арсений успел в деталях рассмотреть шикарный хронометр, даже не без труда сумел разобрать и перевести затертую надпись «1905 год. Да здравствует независимость!», сделанную на классической латыни, и рядом что-то вроде дарственной, гласящей «Родрику Хансену от Отто Свердрупа». Непонятно получалось, чья независимость и от кого, дата Арсению не говорила ни о чем абсолютно. Зато хронометр действительно был шикарен. Как и массивный якорь с декоративной цепью, навевавший воспоминания об уроках истории литературы и искусств, в частности, стихотворные обрывки о коте и золотой цепи на дубе том. Каком именно дубе, это Арсений за давностью гимназических лет позабыл наглухо.
С донесением о состоянии корабельных дел доктор намеревался уложиться по возможности в наиболее короткий временной промежуток. Мол, подслушал не нарочно. Чужая тайна, что чужая могила – неприкосновенна, однако вряд ли эту истину в равной мере осознает господин комиссар Герке-Цугундер, к сожалению, он тоже в курсе по воле обстоятельств, а долг Арсения лишь предупредить. И если у Командора не случится нервного припадка, что маловероятно, осторожно задать свой вопрос, а если и после этого кошачьи глазищи старого пирата от гнева не выкатятся еще дальше из орбит, может, доктор получит интересующий его ответ.
Хансен выслушал, не перебивая, да он и не имел такой привычки, когда речь шла о предметах насущной важности. Лицо его будто бы застыло, как от внезапно прихватившего азотного обморожения, ничего оно не выражало и не дрогнуло ни разу ни единой черточкой. Арсений даже засомневался, а слышит ли вообще Командор обращенные к нему слова? Все равно доктор продолжал говорить, нарочно чуточку быстрее, хотя внутри него зрело устойчивое ассоциативное представление, будто обращается он сию минуту к объекту неодушевленному. К тому же дубу, например.
– Собственно, это все, что я имел сказать, – доктор Мадянов подытожил свою речь, теперь казавшуюся ему лишней и нахально ненужной. – Не думаю, будто необходимо воспринимать ситуацию в драматическом ключе. Вы, господин Командор, и сами понимаете не хуже моего, что выеденного яйца все происшествие в целом не стоит. Это такое идиоматическое выражение, обозначающее плевую проблему, решение которой не заслуживает затраченного труда. Исключительно за Антонием я бы последил, дабы в неоправданном порыве гнева он не учинил расправы над комиссаром Цугундером. А тот болван из редких, и хуже всего, корыстный, ляпнет чего, сам пожалеет, но поздно будет.
Арсений закруглился с благими советами, в каюте нависла и придавила его, словно бы сверху, неловкая тишина. Командор молчал и все больше коченел лицом, может, о докторе уже и позабыл. Прошла минута.
– Спасибо за предупреждение и внимание, – ответил наконец Хансен. После обратился взором к Арсению. Ничего страшного взгляд его, прозрачно-голубой и слегка отсутствующий, не выражал. Даже наоборот. Показалось доктору, что отразилась в нем печаль, и едва-едва слабым крылом прошелестела растерянная тень сомнения. Только непонятно, в чем.
Под этим впечатлением Мадянов и решился. Была не была, момент, пусть не совсем подходящий, а другого уж не случится, пользуйся тем, что есть.
– Господин Командор. Я должен еще спросить… Не то чтобы должен в действительности, отчасти из любопытства. Не совсем праздного, можете мне поверить. Полноценное психологическое благополучие на корабле моя ответственность и первая задача. А как мне осуществлять положительное влияние, если катастрофическая нехватка информации? Она и ложная отчасти.
– Не понимаю? Чего вы от меня хотите? – Хансен не выеживался перед доктором, единственно для «пользы бедных», он, кажется, действительно не понимал. И в самом деле, чего ж еще? Тайна Крипто обнаружена, добавить к ней нечего, кроме несущественных деталей, а пустые разговоры сейчас лишняя блажь.
– В первую очередь, каким образом второй пилот Галеон Антоний попал в экспедиционный штат? А во вторую, какое отношение имеет к вышеозначенному пилоту его укрыватель и покровитель Командор второго флагман-ранга Юл Хансен? Вы, естественно, можете проигнорировать и не отвечать.
– Отчего же, – начал было Хансен, но опять замолчал, словно его заклинило. Впрочем, ненадолго. Одеревенелость сошла с его подурневшего и постаревшего вдруг лица, доктор ясно теперь увидел – Командор и вправду далеко не молод, уставший, пожилой годами человек, несущий скучную ему службу, потому что ничего иного в его жизни и нет. Даже полет «Пересмешника», удивительный и рискованный для многих, для него обыденное дело, совсем не то, что ухарски громить нелегальные марсианские базы на лихом капере. Но где те годы? Их нет тоже. – Я вам все расскажу. Может, нескладно. Но как сумею. Может, мне это необходимо больше, чем вам услышать ответы.
И Хансен заговорил. Нет, не к месту вышло слово. Он хлынул потоком, распахнул настежь шлюзы, вывернул наизнанку нутро, вытек, выблевал, исторг из чрева, без оглядки и без стыда. Перед ним сидел доктор, настоящий лицензированный Э-модулярный психолог, так чего же таить и стесняться? Командор правильно рассудил, и Арсения это радовало. Если не сейчас, то и никогда. Его работа слушать и понимать, чем доктор Мадянов и занялся. Он был хорошим Э-психологом, и теперь с особенной приятностью осознавал, что в свое время выбрал соответствующее себе призвание.