Маленькая женская хитрость
Шрифт:
— Спасибо, — это было сказано сдержанно, но Александр прекрасно понимал, что он действительно нужен.
— Я скоро буду. Пока, я люблю тебя, будь предельно осторожна, — быстро сказал он и нажал на отбой, потом вновь завел машину, выехал на проспект и поехал в сторону НИИ географии.
Наташа заснула, ей снились кошмары: за ней гнался Стручков и бил по голове телефоном. Она проснулась и поняла, что голос Игоря Григорьевича действительно хорошо слышен через стену — профессор капризничал и требовал марципан в шоколаде и раков с пивом. Суп он есть отказывался. То и дело до Наташи долетало его возмущенное ворчание, и только когда к Стручкову заходил врач, профессор замолкал и начинал тихо и жалобно стонать.
— Посмотрим… — сухо проговорил доктор, обнажая Наташину грудь и аккуратно ощупывая ее больные ребра.
Наташа лежала ни жива ни мертва. В болезни, в тяжелых размышлениях о родителях, маясь от боли и неприятных уколов, девушка сама не заметила, как сильно привязалась к доктору, все нетерпеливее ждала его визитов. Совершенно неожиданно для себя Наташа влюбилась.
Вечером поднялся ветер, пошел дождь и в палатах сразу стало холодно. По этажу гулял сквозняк, в палате Али, расположенной на первом этаже, таинственно шевелились занавески. Тараканы — и те спрятались и не бегали по стенам, и даже за трубой не было видно их торопливого мельтешения. Капли и ветви деревьев били прямо в окна, которые администрация все планировала закрыть решетками, но руки так и не дошли. Свет фонаря, обычно яркий, почти скрылся за пеленой дождя. Часов около пяти к Але зашла Наташа, сказала, что ей разрешили вставать, пожаловалась на Стручкова, на жизнь и больные ребра. Девушки попили чая с ликером, купленным в магазине за углом больницы, причем Наташа, которая сидела на Алиной кровати, поджав под себя длинные худые ноги, еще и подсластила это пойло. Неожиданное чувство к Виталию Викторовичу сбивало ее с толку, Наташе не хотелось оставаться одной, а Марина, с которой она иногда разговаривала «за жизнь», ушла в гости в другое отделение. В Алиной палате было пусто и гулко, две свободные кровати были аккуратно застелены казенными покрывалами, железные пружинные сетки сиротливо провисали почти до самого пола. Соседку Алисы, отравившуюся грибами, собранными возле автозаправки, утром выписали, и девушка осталась одна в большой неуютной комнате. Дождь шумел так сильно, что было плохо слышно друг друга.
— Послушай, Алька, — наконец собралась с духом Наташа, — можно я у тебя немного поживу? Пока не найду другую работу и не сниму квартиру?
— Можно, — кивнула Аля. — Если у тебя, конечно, нет аллергии на кошачью шерсть.
— Нету. У меня ни на что нет аллергии. Только на маму.
— А-а, про твою маменьку я слышала и даже однажды мельком видела, дама она решительная. Не волнуйся, все будет нормально.
— Конечно.
Наташа сделала глоток чая с ликером и пошевелила большим пальцем ноги. Ветер изменил направление и теперь дул прямо в окно, завывая.
— Что ты думаешь по поводу того, что Лилька впала в кому? — спросила Наташа, наблюдая за движением своего пальца. — Мне совершенно непонятно, кто мог это сделать. И, главное, пытались и тебя с Эммой Никитичной отравить… Или это просто пищевое отравление? Например, грибочками…
Аля покачала головой:
— Эта дрянь, которой мы отравились, вызывает остановку дыхания. Грибы, насколько я знаю, так быстро не действуют, а Лилька захрипела и упала на пол сразу же после того, как выпила вина. И еще одно: от вина шел какой-то необычный запах, и я убеждена, что он мне знаком, но не помню откуда…
Наташа подняла голову от чашки и внимательно посмотрела на Алису.
— А на что похож запах? — спросила она.
— Ни на что. Это особенный запах какой-то, — быстро ответила Аля. — Кстати, ходят слухи, что Лилька очень плоха, она все время под капельницей и на искусственной вентиляции легких. Ее вовремя привезли в больницу, еще с десяток
Наташа помешала свое пойло ложечкой и отпила еще немного. Ветер выл и бил в окно.
— Алька, посмотри на это с другой стороны. Вы могли поесть грибочков или еще какой-то несвежей или недоброкачественной еды, потом прошло какое-то время и яд начал действовать. В этот момент вы пили вино, поэтому решили, что отрава была в бокалах. А на самом деле — яд вы съели чуть раньше. Насчет запаха — ты уверена, что знаешь, как пахло средство для мытья посуды, которым мыли тарелки и стаканы? Кстати, запах был приятным или нет?
— Скорее приятным. Но очень странным.
— Это вполне может быть аромат какого-нибудь жидкого мыла, я тебя уверяю. Кстати, ты знаешь, есть такие яды, которые действуют не на всех. Кто-то откидывает копытца, а кому-то ничего не делается. От генетики зависит. Так мексиканские индейцы выбирали себе шаманов — давали выпить настой ядовитого кактуса. Если человек умер — он на роль шамана не подходит, ну а выжил — пожалуйста, колдуй себе.
«Вот еще свалился Пинкертон на мою голову», — вяло подумала Аля. Она устала, думать не хотелось, Алиса и так целый день провела в раздумьях, которые, увы, не помогли ей сделать хоть сколько-нибудь стоящих выводов.
— Налей лучше мне еще ликерчика, — сказала она Наташе.
Девушка вылила в кружку Невской остатки из бутылки и допила свой чай. В приоткрытую дверь Наташа увидела, как мимо палаты прошел Виталий Викторович, и ее сердце быстро забилось. Светлый образ доктора в белом халате маячил перед ее внутренним взором, напоминая мальчишку, за спиной которого Наташа сидела в десятом классе. У мальчишки были волнистые волосы, желтые глаза и большой капризный рот. Он был дивно хорош и к тому же отличник. Наташа была влюблена в него целых три года, пока он не поступил в университет и не женился на крупной жгучей брюнетке с красивой фамилией Гордеева. Безутешная Наташа утешилась в объятиях подруги Светы Орловой. Света предпочитала девушек, Наташа — временно — тоже. Но доктор, вправлявший Наташе ребра, был весьма похож на ее юношескую любовь, поэтому и сразил ее, хотя она и не сразу это поняла.
— Мучаешься из-за Борща-то? Переживаешь? — спросила Аля Наташу, проследив ее взгляд и неверно его истолковав.
— Нет, как ни странно. Все-таки Барщевский немного не в моем вкусе. Излишне прямолинеен. И Кафку не читал.
Аля кивнула, хотя на самом деле совершенно не понимала, как можно не любить Борща за то, что он не читал Кафку.
Сквозняк усилился, потом затих: по коридору ходили люди, открывали и закрывали двери. Было зябко и мрачно, по углам притаились темно-серые, со странным зеленоватым отливом тени.
— Алька, — проговорила Наташа, глядя в окно, — ты не находишь, что обстановка в этой больнице до жути напоминает наш институт? Такое же запустение, холод и сырость?
— Я думаю, что сейчас во всех казенных заведениях так. На ремонт денег нет, а осенью везде сыро, — отозвалась Аля, удобно устраиваясь на подушке. Хотелось есть, липкая сладость только раззадорила аппетит.
«А Казбич мой уже почти четыре дня голодает», — ощутила Аля острый укор совести.
Дверь отворилась, и в комнату вошел практикант в круглых очках.
— Секретничаете? — радостно воскликнул он, увидев Наташу. — А про процедуры забыли небось?
— Что, опять надо делать укол? — прошипела она недовольно, вдела ноги в серые больничные тапки и поплелась в процедурную.
На пороге она повернулась.
— Алька, пока! И будь… осторожна, — сказала Наташа и вышла в коридор. Практикант бодро поскакал за ней. Уже третьи сутки он колол Наташе физраствор только для того, чтобы полюбоваться на ее белую тощую задницу, вызывавшую у него чувство, близкое к экстазу. Аля залпом допила чай с ликером и упала на кровать. Иногда ей нравилось, что к ней в палату так никого и не подселили.