Маленькие огоньки
Шрифт:
— Посмотрите-ка, кто тут живой, — сказала мама, когда я вылетел из своей комнаты, пересек гостиную, прошел кухню, вышел в коридор и через дверь в гараж. Папины гантели были там, и я мог выйти из дома. Единственный способ выпустить пар — это качаться до тех пор, пока мои мышцы не будут сотрясаться от истощения.
— Эй, — сказала она из дверного проёма. Она оперлась на дверной косяк, смотря, как я занимаюсь. — Всё в порядке?
— Нет, — сказал я, кряхтя.
— Что происходит?
— Ничего, — рявкнул я, уже чувствуя, как мои мышцы горят.
Мама смотрела, как я закончил один заход, затем ещё один, морщины между ее бровей углубились. Она скрестила руки, окруженная велосипедными шинами и полками со всяким хламом.
— Эллиот?
Я сфокусировался на звуке своего дыхания, мысленно пытаясь заставить Кэтрин понять, что я пытался.
— Эллиот!
— Что? — крикнул я, выбрасывая гантелю из своей руки. Мама подпрыгнула от шума, а затем шагнула в гараж.
— Что с тобой происходит?
— Где папа?
— Я оставила его у Грега. А что?
— Он вернется?
Она сжала подбородок, сбитая с толку моим вопросом.
— Конечно.
— Не веди себя так, будто вы не ругались целый день. Снова.
Она вздохнула:
— Извини. Мы постараемся не шуметь в следующий раз.
— А какой смысл? — сказал я, пыхтя.
Она сузила глаза, посмотрев на меня.
— Дело в чем-то другом.
— Нет.
— Эллиот, — предупредила она.
— Отец Кэтрин умер.
Она нахмурилась:
— Как ты узнал об этом?
— Я просто знаю.
— Ты разговаривал со своей тетей Ли? Как? Твой телефон у меня.
Когда я не ответил, она указала на пол.
— Ты проворачивал что-то у меня за спиной?
— Не то, чтобы ты мне особо давала выбор.
— Я могу то же самое сказать о тебе.
Я закатил глаза, и её челюсть сжалась. Она ненавидела это.
— Ты притащила меня обратно, чтобы запереть меня в комнате, и я слушал, как вы с папой орете друг на друга каждый день? Это и есть твой гениальный план, чтобы заставить меня хотеть остаться здесь?
— Я знаю, что сейчас сложно…
— Сейчас дерьмово. Я ненавижу находиться здесь.
— Ты вернулся лишь две недели назад.
— Я хочу вернуться домой!
Мамино лицо загорелось красным цветом:
— Это твой дом! Ты останешься здесь!
— Почему бы тебе просто не позволить объяснить Кэтрин, почему я ушёл? Почему бы тебе не дать мне узнать, в порядке ли она?
— Почему ты не можешь просто забыть об этой девчонке?
— Я за нее переживаю! Она мой друг, и ей больно!
Мама закрыла глаза, позволяя руке упасть, а затем развернулась к двери. Она остановилась, посмотрев на меня через плечо.
— Ты не можешь спасти всех.
Я посмотрел на неё из-под бровей, стараясь удержать волны гнева.
— Я просто хочу спасти её.
Она ушла, и я наклонился, чтобы поднять гантелю, держа её над своей головой, опуская позади себя и медленно отталкивая вниз, повторяя упражнение, пока мои руки не начали трястись. Я не хотел быть похожим на своего отца, который размахивал кулаками каждый раз, когда что-то или кто-то выводил его из себя. Желание броситься на кого-то иногда казалось таким естественным, что меня это пугало. Сдерживание гнева требовало постоянной практики, особенно сейчас, когда мне нужно выяснить, как добраться до Кэтрин. Я должен был сохранять голову. Я должен был составить план, не позволяя своим эмоциям встать на пути.
Я встал на колени, гантели ударились о пол во второй раз, мои пальцы всё ещё были крепко сжаты вокруг ручек. Грудь вздымалась, легкие молили о воздухе, руки дрожали, а костяшки пальцев саднили от цементного пола. Слезы жгли мои глаза, пробуждая гнев, который победить намного сложнее. Сдерживать эмоции, чтобы найти путь назад к девушке, которую я любил, могло быть такой же невозможно затеей, как и возвращение в Ок Крик.
Глава 6
Кэтрин
Ржавые петли ворот скрипнули, известив о моём возвращении из школы. Мой выпускной учебный год начался меньше двух недель назад, а кости уже ныли и мозг был готов взорваться. Я с трудом тащила свой рюкзак вдоль пыльной дороги по разбитому тротуару, ведущему к переднему крыльцу. Я прошла мимо сломанного бьюика, что должен был стать моим на мой шестнадцатый день рождения, рухнув на колени, когда запнулась носком ботинка о выступ бетона.
Падать легко. Подниматься — вот что сложно.
Я отряхнула свои разодранные коленки, прикрыв лицо, когда порыв горячего ветра обдал мои ноги и глаза колючим песком. Вывеска надо мной скрипнула, и я взглянула наверх, наблюдая, как она раскачивается туда-сюда. Для посторонних это была «МИНИ-ГОСТИНИЦА ДЖУНИПЕР», но для меня, увы, это место было домом.
Я встала, отряхивая пыль, которая превращалась в размазанную грязь на кровоточащих царапинах на моих ладонях и коленках. Плакать бессмысленно. Никто меня не услышит.
Мой рюкзак, казалось, был заполнен кирпичами, когда я волочила его вверх по ступенькам, пытаясь попасть на зарешеченное крыльцо до того, как снова обгорю на солнце. Старшая школа Ок Крик находилась на востоке города, а мой дом — на западе, так что мои плечи болели от длительной прогулки из школы по жаре. В идеальном мире мамочка встречала бы меня в дверях с улыбкой на лице и стаканом сладкого чая со льдом в руке, но пыльная дверь была закрыта, а свет не горел. Мы жили в мамочкином мире.
Я огрызнулась на громадную дверь с арочным верхом. Дверь будто хмурилась на меня каждый раз, что я возвращалась из школы, издеваясь надо мной. Я потянула за ручку и заволокла свой рюкзак внутрь. И хоть я была зла и расстроена, я не стала хлопать дверью.
Внутри было пыльно, темно и жарко, но всё же лучше, чем снаружи под жестоким солнцем и орущими цикадами.
Мамочка не стояла у дверей, протягивая мне чай со льдом. Её вообще не было. Я замерла, прислушиваясь, нет ли кого внутри.