Маленький Большой человек
Шрифт:
Маленькая Лошадка уже узнал по каким-то своим таинственным индейским каналам, что Кэролайн сбежала, и сообразил, что я остаюсь и буду жить с племенем, потому как выбирать мне не приходится, и поэтому он разбудил меня, чтобы взять с собой на луг, ибо это была обязанность мальчишек моих лет — каждый день чуть свет отправляться ухаживать за лошадьми. Вот и выходит, что он в тот момент знал обо мне больше, чем я сам, и глядя на меня, ухмылялся, однако, без злорадства и без насмешки, а тем временем мы с ним выбирались из типи, где вповалку дрыхли без задних ног взрослые Шайены. Индейцы — кроме мальчишек — вообще в такую рань без особой нужды не встают.
Снаружи ещё не развиднелось, был зябкий предрассветный час. Я уже три дня не раздевался и столько же не мылся, совсем запаршивел и наслаждался этим своим состоянием. Как сейчас помню — я просто упивался своим ничтожеством. Белый человек всегда так, даже мальчишка: стоит ему оказаться среди краснокожих, не может отделаться от этого чувства. «Какого чёрта? — думает он. — Какая разница? Вокруг одни дикари. Можно не мыться, можно мочиться где попало и все такое». Так вот, к чему я это говорю — Шайен, как раз наоборот, каждый день моется в ближайшем ручье. Но если б у них и не было такого правила — было бы какое-нибудь другое, короче говоря, если ты человек — никогда тебе не избавиться от обязанностей.
По пути на луг мы с Маленькой Лошадкой встретили ещё несколько мальчишек лет эдак от восьми до двенадцати, направляющихся по тому же делу, а лошадей после ночных краж осталось так мало, что едва ли хватало на всех пастухов. Оказалось, что наша задача — отвести скакунов на водопой к ручью. После этого мы погнали их на новое пастбище, потому как на старом они съели почти всю траву и вообще, в конце концов, вся земля вокруг, сколько видит глаз, была наша.
Маленькая Лошадка и другие мальчишки без умолку болтали и хихикали — не иначе как надо мной. Кроме меня ни на ком не было штанов, рубашки, ботинок и шляпы, но потом, после того как стреножили вожака, чтобы табун не разбрелся, мы вернулись назад к ручью купаться — о чём я и говорил вам — сбросили с себя все, и ничем, кроме цвета кожи, я от остальных уже не отличался, а потом, когда все вылезли из воды — а вода, кстати, была холодная — жуть! — но если хватит духу залезть, потом согреваешься, да ещё возишься всё время с лошадьми — а индейские мальчишки без конца с ними возятся — так вот, когда вылезли, я все свои манатки тут же поотдавал. Только штаны шерстяные оставил, остальное все раздал и тем самым тут же приобрел кучу Друзей.
Когда мы вернулись в посёлок, все, кому достался от меня подарок, тут же побежали домой и притащили мне взамен всякую индейскую всячину. Вот тут я, наконец, стянул с себя и штаны, и облачился в кожаную набедренную повязку, что дал мне один из мальчишек, а подвязал её ремешком, полученным от другого. Ещё я одел мокасины, а грязное жёлтое одеяло я получил от высокого парнишки по имени Младший Медведь — того самого, которому достались мои брюки, Он, кстати, тут же ампутировал им штанины и натянул на ноги по отдельности, как ноговицы, а верх выкинул за ненадобностью. Ботинки тоже никому не приглянулись, так и лежали на земле, где я их бросил, а потом, когда лагерь снялся и ушёл, они так и остались валяться на том же месте. Уж если какая вещь индейца не интересует, так он её словно и не видит: она будет валяться у него под ногами, он будет спотыкаться об нее, но взять да отбросить её в сторону — и не подумает.
Завтрака мы в то, самое первое утро, так и не получили по той простой причине, что есть было нечего. Антилопу накануне съели всю без остатка, а собаку прикончить — вторую подряд — это была бы непозволительная роскошь, потому как для переезда на новое место нужны вьючные животные, а табун лошадей таял просто па глазах. Кэролайн так и не вернулась — а я тогда ещё думал, может, она вернется, а что её могли убить, я даже и мысли такой не допускал — и мне не с кем было и поболтать на родном языке.
Но не успело ещё солнце взобраться повыше на небо, а я уже накопил кое-какой словарь жестов и с их помощью довольно бойко болтал с Маленькой Лошадкой обо всем, что можно показать на пальцах. К примеру, если хочешь сказать «человек», надо поднять указательный палец, держа руку ладонью к себе. Тут мне, конечно, сильно подсобило то, что у Лошадки была такая привычка — как покажет что-нибудь знаками, тут же тыкает пальцем в тот предмет, который изобразил. А если хочешь сказать «белый человек», надо пальцем провести по лбу — вроде как поля шляпы показываешь, но это не так-то просто было сообразить, потому как Маленькая Лошадка сам был в шляпе — в той самой фетровой шляпе, которую я ему отдал. Он все водил пальцем по лбу под шляпой, а я думал, он говорит «твоя шляпа», или просто «ты», и только потом сообразил, что это «белый человек».
А когда они показывают просто «человек», это у них значит «индеец».
А чтобы показать слово «Шайен», они указательным пальцем правой руки проводят по пальцу левой, вроде как полоски рисуют — это они оперение стрел изображают: у всех Шайенов отличительный признак — полосатое оперение на стрелах из перьев дикой индейки. Кстати, на нормальном языке они себя Шайенами никогда не называют, они говорят «цисцистас», что значит «народ», или «люди». А кто все остальные — это их вроде как не касается.
Выкупавшись, мальчишки сбегали, притащили луки, и мы пошли в лощину, где на дне стояла лужа — туда бизоны приходят валяться в грязи — и стали играть в войну: бегали туда-сюда, пуляя друг в друга стрелами без наконечников. Потом начали бороться, а я в этом деле был не силён, все как-то боялся придавить соперника как следует, но после того как меня прижали не на шутку, я перешёл на бокс и расквасил парочку индейских носов, или, по крайней мере, один точно. Это был нос Младшего Медведя, и все остальные тут же подняли беднягу на смех, а уж это краснокожие умеют, будьте уверены, ещё и почище, чем белые. Они так зло потешались над ним, что я его прямо-таки пожалел.
И очень даже напрасно: вообще не надо было мне бить его, но раз уж так получилось, я должен был задрать нос, ходить петухом и бахвалиться, а то и поддать ему ещё — чтобы закрепить успех; вот это было бы по-индейски, так уж у них принято. Если ты кого побил, ни в коем случае нельзя его жалеть, а то получится, что одолев его тело, ты и дух его хочешь убить. Я этого тогда не знал, и все заглядывал ему в глаза да улыбался ему целый день, а добился только того, что приобрел первого в жизни настоящего врага, который потом много лет строил мне козни и принёс столько неприятностей и бед, что вам и не снилось, потону как уж если индеец взялся мстить, он вложит в это дело всю душу, можете быть уверены.
Потом, помню, пошли мы к девчонкам — играть в лагерь. Игра простая — копируй взрослых во всём том, что они делают — и всё. Помню, девчонки ставили игрушечные типи, а мальчишки были вроде как мужья. Воины устраивали набеги на врагов и понарошку охотились на бизонов: мальчишка, который изображает зверя, держит большой кактус на палке, а остальные — охотники, то есть, стреляют из луков в него, и если кто попадает — значит, уложил бизона, а кто промажет, тому этот самый «бизон» как влепит по заднице своей дубинкой-булавой с кактусом на конце… Вот так вот…