Маленький красный дом
Шрифт:
Чтобы смыть Еву.
Глава семнадцатая
Я не могла выбросить Эми из головы. Если захмелевшая девушка говорила правду и за последние четыре месяца в Нихле были убиты две женщины, то, скорее всего, маньяк все еще в городе или поблизости.
Я сидела на подъездной дорожке и разглядывала дом, который унаследовала. Я видела облупившуюся краску, ржавую крышу, маленькие темные окна. Почему Ева оставила мне это? Кто жил здесь до того, как она его купила? Почему он был заброшен? И почему, черт
Приближались сумерки, вдалеке завыли койоты. Волоски на моих руках встали дыбом, по телу пробежала дрожь. Однако я не могла оторвать глаз от дома. Он по-прежнему казался заброшенным, даже несмотря на мизерные изменения, которые я внесла сегодня: блестящие стекла на окнах, свежий слой краски на двери, даже кашпо на крыльце. И все равно он выглядел заброшенным и каким-то… злобным.
Я сделала глубокий вдох. У меня все еще не было кровати, и, хотя электричество включили, мне не нравилась идея спать в этом мавзолее. Еще одна ночь в машине? Грузовика Джета не было с тех пор, как я приехала домой. Если бы он не возвращался достаточно долго, возможно, это был бы еще один шанс для меня узнать что-нибудь о моем новом соседе. Я бы подождала до темноты, надеясь уменьшить вероятность того, что Оливер снова использует меня для тренировки удара.
Сумерки в пустыне захватывают дух. Звезды. Тишина. Абсолютная бездна, кромешная тьма во всех направлениях. Короткая прогулка между домом и хижиной Джета заставила мой адреналин подскочить. Стая койотов все еще выла, эти навязчивые звуки казались слишком близкими. Что-то скользнуло в кусты за мастерской. Вздрогнув, я поняла, что мое собственное дыхание стало странным, прерывистым. Это место казалось мне чужим, с его бесконечными видами, величественными горами, сухим воздухом и кустарниками. Я скучала по пологим горам и долинам Вермонта, по безопасности ландшафта с четкими границами.
Границы. Проклятие жизни с Евой заключалось в том, что я стремилась к структуре и границам, но в то же время возмущалась ими. Правила мнились сковывающими. Открытость казалась ошеломляющей. Ева посвятила свою жизнь тому, чтобы заставить меня чувствовать себя неуютно. Ей это удалось. Даже здесь и сейчас, когда я должна была бы радоваться, что она ушла и у меня есть собственное жилье, я ощущала, что незаконченное дело ждет меня за углом. Ждет, чтобы заполучить меня.
Койоты тявкали там, где, по-видимому, был двор Оливера. Они охотились за цыплятами. Я повернула ручку входной двери Джета, надеясь, что это будет просто, желая – нуждаясь! – убежать от неизбывного воя койотов. Дверь оказалась заперта. Я постучала, прислушиваясь в расчете на то, что Мика подаст голос. Но нет, тишина, поэтому я обошла хижину в поисках другого входа. Мне потребовалось десять минут, чтобы найти маленькое окошко со сломанной задвижкой в задней части. Я открыла его, протиснулась внутрь и погрузилась в темноту. Подложила кусок дерева между подоконником и окном, чтобы иметь путь для отхода, и включила фонарик. Я приземлилась в подсобном помещении. Единственными вещами, которые я видела, были метла, швабра и пылесос.
Дверь чулана была открыта и вела в помещение, которое считалось гостиной Джета. Я опустила шторы и огляделась. Я не заметила никаких камер и была уверена, что там нет никакой сигнализации. Я направилась к небольшому компьютерному столу в главной комнате и начала рыться в ящиках. Законопроекты. Поступления. Каталоги деревообработки. Старый номер «Пентхауса». Ничего, что можно было бы считать личным. И уж точно ничего от Евы.
Я перешла на кухню. Зона камбуза рассказывала историю давнего холостяка с приличными кулинарными навыками. Несколько чугунных кастрюль и сковородок, морозильная камера, полная
Главная комната была убрана. Я открыла дверь спальни, не обращая внимания на свое бешено колотящееся сердце. Если Джет ушел на ночь и я все сделала правильно, он и не поймет, что я шастала здесь. Но мне следует поторопиться – на случай, если он все же вернется.
Мой взгляд скользнул по внутреннему пространству помещения. Джет был аккуратным человеком. Спальня выглядела чистой и аскетичной. На маленькой кровати, застеленной темно-синим шерстяным одеялом, лежали две подушки. Рядом с ней стоял красивый столик, на котором не было никаких вещей, кроме лампы. Быстрая проверка единственного ящика обнаружила три ручки, чистый блокнот, несколько порножурналов (ничего слишком извращенного), коробку презервативов и тюбик смазки. В его единственном комоде находилась аккуратно сложенная одежда – и больше ничего.
Презервативы говорили о том, что он был сексуально активен – или хотел быть.
Одежда в комоде – вся повседневная, поношенная. Он явно не был человеком привередливых вкусов.
Обескураженная, я открыла дверь в маленькую ванную. Одноместная душевая кабина, туалет, раковина.
Аптечка над раковиной была почти пуста, если не считать трех бритв, флакона ибупрофена, какого-то антисептика и упаковки пластырей.
Расстроенная, я вернулась в гостиную. Еще раз проверила компьютерный стол, но больше ничего в ящиках не нашла. Вспоминая о том, как прятала вещи от Евы, я решила поискать на холодильнике, под подушками стула. Рука скользила по нижней стороне компьютерного стола, когда мои пальцы задели что-то твердое. Я присела на корточки и посветила на это место фонариком. Снизу к столешнице была приклеена крошечная коробочка.
Осторожно, очень осторожно я вытащила ее. Внутри находились два серебряных ключа и маленький черный. Я долго смотрела на них, думая о сарае, у меня было предчувствие относительно того, что именно они открывали. Собравшись с духом, я привела дом в порядок и выбралась наружу через окно.
Многое происходит под покровом ночи. Например, те ужасные вещи, которые проверяют стойкость и волю человеческого духа, но одновременно и убеждают в том, что исключительно способность к абсолютной жестокости отличает нас от других животных планеты. Я была свидетелем подобных вещей во время испытаний на выживание, устраиваемых Евой, и могу сказать однозначно: чаще всего страдают самые уязвимые из нас. Я хотела бы изобразить себя кем-то вроде героя, мстителя, чья храбрость спасала жизни и души глубокой ночью.
Но это было бы ложью.
Правда в том, что я кралась по краю человечности, закрывая глаза на боль всякий раз, когда являлась ее свидетелем. Это был единственный способ оставаться в здравом уме. Я старалась не усугублять страдания, и это было лучшее, что я могла сделать. Живи и дай жить другим. Верь, что когда-нибудь все наладится.
Я молилась о смерти Евы. Это была безмолвная молитва, которую мое подсознание подавляло. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что это была моя мантра, моя медитация, моя надежда. Без Евы, думала я, без ее потребности в абсолютном контроле я могла бы быть нормальной.
Нормальной.
И все же я была здесь, вновь тайком проникнув в мастерскую Джета. Знала ли я вообще, что такое «нормально»? Удочеренная, учившаяся на дому под контролем суровых наставников, вынужденная жить в уединении с Евой, Лайзой и горсткой прислуги, а затем снова и снова выбрасываемая на улицу своей приемной матерью. Нет, я не была нормальной. Но, может быть (только может быть!), я сумела бы создать для себя новую норму. Я бы начала с дома на Мэд-Дог-роуд. Сделала бы все по-своему.