Малиновые облака
Шрифт:
— Подожди немного, в комендатуру сбегаю, вон вывеска. Каких-нибудь котелков попрошу, — заторопилась Тачана. — Все солдатики родной дом вспомнят…
Но не успела Тачана еще скрыться в толпе, как к загону подбежали ребятишки. И местные, в марийских одеждах, и из эвакуированных, в аккуратных городских курточках, в ботиночках. Почти у всех уже в руках были стеклянные банки, бидоны, просто бутылки.
— Смотри-ка, мама, как молоко-то чуют! — удивилась Марина.
— Что смотреть, давай собирай, что есть, да залезай ко мне.
Марина
— А нас за это не заругают? — опасливо спросила Марина. — Ведь коровы-то чьи-то есть?
— Чьи-то есть, да руки не доходят подоить. Вот нас и ждали, — просто ответила Ануш, продолжая привычное дело.
Еще раз наполнили ребячьи бидоны и ведерки. Теперь появились и ведерки побольше. Потом еще раз, а Тачаны все не было.
Вернулась она, когда уже стемнело. Не одна, с военным.
— Что это загулялась? — строго спросила Ануш. — Чай, скотина ждать тебя не будет.
— Дак ведь я и послала к вам ребятню! Неуж не догадалась? — обиделась Тачана. — А у военных — что? У них одни ружья. Посмотри-ка лучше, кого я привела.
И только тут Ануш и Тачана разглядели в темноте за спиной Тачаны Сергея Киселева…
— Вон что! — так и присела Ануш. — На фронт, значит, собрался?
Сергей выступил вперед, радостный и довольный, протянул руку сперва Марине, потом Ануш:
— А как же! Вас сопровождать. В качестве представителя районного военкомата…
— И только?! — вырвалось у Марины. Ярким огоньком блеснувшая было надежда, что наконец-то Сергей опамятовался, внял зову совести и ее, Марининым, уговорам, разом померкла, потухла, и на душе стало так гадко, что захотелось отвернуться, уйти от такого «сопровождающего».
— Разве этого мало? — с вызовом спросил Сергей. — Такое дело доверили!
— Разве это дело — сопровождать баб? — расстроенно сказала Марина. — Вон посмотри, как настоящие-то солдаты едут. А мы и без тебя управимся.
— Да ты что, не то говоришь! — с откровенной издевкой вставила Тачана. — Глядишь, заодно с нами и на фронте побывает. Все обстрелянный воробей. И в оправдание свое сказать будет что…
— Ну-ка, перестаньте на парня напускаться, — стала на защиту Ануш. — Ему приказано, что делать, война, чай. И разве плохо, что свой человек с нами поедет?
Но Сергей и не нуждался в защите. Зло сверкнув глазами, запальчиво проговорил:
— Не ваше дело судить, почему я поеду с вами, а не в эшелоне. И вообще отставить разговоры! С сегодняшнего дня — я ваш командир и требую выполнять мои приказы. Ясно?
— Ясно-то ясно, да какой же ты для меня командир? — не унималась Тачана. — Ведь если захочу, я тебя перешибу одним пальцем…
— Ма-алчать! — и вправду по-командирски гаркнул Киселев. Марина не смотрела на него, но отчетливо представила, как перекосилось у него от бессильного гнева лицо, и горько усмехнулась.
— Цыц, болтушки! — снова стала на сторону Сергея Ануш. — Ишь, распустили языки! Пойдем, Сережа, показывай, где что у нас.
Они молча направились на запасные пути, стали искать вагон по указанному в квитанции номеру.
— Вот этот, — сказал Сергей, нащупав фонариком рифленый борт пульмана. — Проверим на двери пломбы — и все. Проверять и пересчитывать вещи не хватит времени. Ровно в двадцать четыре часа нас прицепят к составу.
«Ишь, как заговорил: «в двадцать четыре часа», нет, чтобы сказать в двенадцать!» — с неприязнью подумала Тачана, но промолчала, скрыла свою неприязнь. Спросила о другом:
— Ты хоть покажи список, что за подарки мы сопровождать будем.
— Это можно, — согласился Сергей.
Станция была затемнена, пользовались только карманными фонариками, и то по особому разрешению, поэтому не стали искать место, где прочитать список, и присели тут же, у вагона, на пустые тарные ящики. Сергей развернул на коленях длинный, вдвое сложенный список. Перечень отправляемых бойцам вещей кончался где-то трехзначной цифрой и в целом выглядел внушительно. Только одних меховых жилетов было триста шестьдесят штук, почти столько же полушубков и больше шести с половиной тысяч пар валенок! Это не считая такой «мелочи», как теплые рубашки, кальсоны, полотенца и прочее. Не забыли колхозники и про «музыку» — кроме многочисленных пластинок, отправляли бойцам и десять баянов…
— Теперь поняли, зачем я с вами? — со значением спросил Киселев и поочередно посмотрел на всех женщин. — То-то!
3
Странички из дневника Марины
5 октября. Выехали из Йошкар-Олы в три часа утра вместо двенадцати, обещанных Киселевым. Нам дали теплушку на полуприцепе. В одной половине разместились мы, женщины, а другую целиком отдали Киселеву. Отчего-то неприятно с ним. Пусть валяется, где захочет, хоть на верхней полке, хоть на нижней. Может даже и сплясать, места хватит. Лишь бы нам не мешал, не приставал ко мне со своими «нежностями».
Пока состав не тронулся, никто, конечно, не уснул, хотя вторые сутки мы с мамой не спали, а о прошедшем дне и говорить нечего. Были в каком-то возбуждении. Все говорили, говорили, будто расстаемся и никогда больше не увидимся. Еще смотрели в маленькое запотелое окно на город. Успокаивался он на ночь тяжело и медленно, как больной. Умолкали людские голоса, паровозы совсем охрипли за день от криков и лишь сопели, а не свистели. Даже немногие светившиеся окна в домах — и те притухли, ослепли совсем.