Малое небо

Уэйн Джон

Ветчина, которую Элизабет жарила на рашпере, стала подгорать. В носу защекотало от голубого дымка.

– О, лучше я послежу за ветчиной.

– Пускай Дэвид все расскажет мне, - предложил Адриан Суортмор.
– Дэвид, ты меня не знаешь, я давнишний друг твоей мамы, мы были знакомы задолго до твоего рождения, и, если ты захочешь сказать мне, почему задержался допоздна, я попытаюсь ей все объяснить и все уладить.

Он улыбался ободряюще и доверительно, и Дэвид сразу понял: этот человек - враг куда более опасный, чем

Блейкни. Ну и дела! Враги - повсюду, прямо как грибы после дождя! Он подумал так и почувствовал себя даже счастливым.

Суортмор направился в гостиную первым. Дэвид на секунду замешкался.

– Ма, мне ему говорить?

– Конечно, дорогой, - ответила она, продолжая возиться у плиты.
– А мне нужно прийти в себя. Просто скажи мистеру Суортмору, в чем суть дела, а потом мы все вместе поужинаем. Где бы ты там ни пропадал, есть-то наверняка хочешь.

– Нет, - гордо ответил он.
– Я поел рыбы с жареной картошкой.

– Рыбы с картошкой?
– Она резко выпрямилась.
– Кто же тебя угостил?

– Никто. Я купил.

– И съел, - заключила она сокрушенно.
– Прямо из газетного кулька, прямо на улице. А ведь знал, что я тебя здесь жду и волнуюсь. Почему ты такой злой?

– Я не хотел быть злым.

– Дэвид!
– позвал Суортмор, и в его голосе едва заметно прозвучали железные нотки. Он давал понять мальчику, что тот должен повиноваться.

– Ступай, - сказала Элизабет, лицо ее сделалось каким-то тяжелым и чужим.
– Расскажи обо всем, а я пока приготовлю ужин.

Дэвид поплелся в гостиную. Суортмор сидел в кресле, в кресле отца, а Анджела стояла, положив руки на спинку дивана, прямо как прокурор.

– Садись, Дэвид, - сказал Суортмор.
– И вот что я тебе скажу. Нам не стоит делать из этой истории драму. Ты поступил глупо, но мы все то и дело совершаем глупые поступки.
– Он улыбнулся.

– Ничего глупого я не делал, - ответил Дэвид.

Суортмор поджал губы.

– А что же ты в таком случае делал?

– Я встречался со своим отцом.

Суортмор насторожился. Он не был подготовлен к такому повороту событий. Прежде чем он решился заговорить, Анджела с яростью выпалила:

– Где?

– В Лондоне.

– Ты _один_ ездил в Лондон?

– Пришлось одному. Если бы я попросил кого-нибудь, меня бы все равно не взяли.

Анджела пристально, с сомнением смотрела на него - правду он говорит или лжет?

– Откуда же ты узнал, где его можно найти?

– Кого найти?
– переспросила Элизабет Джири, которая едва-едва пришла в себя и теперь, торопясь все узнать, явилась в гостиную с подносом.

– Он говорит, что виделся с папой.

У Элизабет подкосились ноги. Лучше бы она не входила. Кухня, которую она так спешила оставить, казалась ей сейчас приютом благословенного неведения.

– Как же он мог?
– Она повернулась к Дэвиду.
– Что все это значит?

– Я ездил повидаться с отцом.

Все бурлило в нем, его переполняла безумная гордость. Они все заодно, все против него. Они - вместе, а он - сам по себе. И дом этот, и эти женщины изменились за считанные часы. Этот человек, должно быть, что-то сделал с ними со всеми. Присутствие этого человека словно цементом скрепило его мать и сестру в их вражде к нему. И прекрасно. Он найдет способ разрушить этот союз. А что может быть надежнее правды?

– Дэвид, - сказала Элизабет Джири, - если ты говоришь правду, продолжай.

– А что еще добавить? Я виделся с отцом, вот где я был целый день, у него все хорошо, мы вместе пообедали, и он дал мне денег, а когда я вернулся, я сначала пошел пешком, купил себе рыбы с картошкой, а потом приехал домой на такси.

Он рассказывал и сам себе удивлялся: и все это я!

– Почему ты не сядешь, Дэвид?
– включился в разговор Суортмор. У него было время собраться с мыслями, и теперь он пришел к выводу, что лучше проявить сочувствие ко всем, тогда можно будет выбраться из щекотливой ситуации целым и невредимым.
– Давай поговорим обо всем спокойно.

– Я и говорю спокойно.

– Предположим, ты действительно ездил повидать отца, - сказал Суортмор, взвешивая каждое слово, - безусловно, в этом нет ничего дурного. Ты соскучился по нему, верно?

Ярость полоснула по сердцу Дэвида, рассекла его в один миг, словно трещина - зеркало. Никто не должен совать нос в их с отцом отношения. Даже сам господь бог, и уж тем более этот господин с помятым, недоуменным лицом, рассевшийся в отцовском кресле. Он стоял насупившись и молчал.

– Дэвид, - сказала Элизабет Джири в полном отчаянии.
– Я не знаю, где твой отец. Если даже я не знаю, как же узнал ты?

Дэвид мигом повернулся к ней. Теперь в его сердце не осталось жалости. Он ненавидел мать. Он с наслаждением отдал бы приказ, чтобы ее высекли, а заодно и Анджелу.

– О нем ведь говорят...
– бросил он.
– Ребята в школе говорят, потому что слышат, что говорят о нем их родители. Он все время проводит на Паддингтонском вокзале. И ни за что не хочет уходить оттуда. Живет в гостинице, а весь день торчит на вокзале.

– Дэвид, как могла тебе прийти в голову подобная _глупость_...

– Это не глупость, это правда.

– Уж кто-кто, а твой отец на такое не способен.

– С чего ты взяла?
– ощетинился Дэвид.

– Дэвид, - остановил его Суортмор, решив, что пора вмешаться.
– Ты уверен, что мальчик или мальчики, сказавшие тебе это, не разыгрывали тебя?

– Уверен.

– Это тебе сказал твой друг или враг?

– Это сказал мальчик по имени Джулиан Робинсон, и неважно - друг он мне или враг. Я был сегодня на вокзале, видел отца и убедился, что это правда.