Малое небо
Шрифт:
Элизабет Джири застыла с подносом в руках. Потом растерянно поставила его.
– Он сам тебе сказал, что никогда не уходит с вокзала? Он сказал тебе, - она беспомощно развела руками, - что-нибудь о том, как он проводит время?
– Мальчишки говорят, что он спятил.
– Дэвид вовсе не хотел говорить во весь голос, но почему-то выходило громко.
– Они говорят, что он не может уйти с вокзала: у него что-то случилось с головой и он лишится рассудка, если уйдет с вокзала, вот он никогда оттуда и не уйдет, если только его не заберут... в психушку или еще куда-нибудь.
Едва Дэвид произнес слово "психушка",
Элизабет подошла утешить сына, но он оттолкнул ее, и она беспомощно опустила руки. Элизабет с мольбой посмотрела на Суортмора, а тот, хоть и понимал, что должен предпринять какие-то шаги, совершенно растерялся. Двое взрослых не решались прервать молчание. Первой заговорила Анджела. Все про нее забыли, а ее душил гнев, и теперь он прорвался.
– Как похоже на Дэвида - поверить в дурацкую историю, которую он подхватил в школе у какого-то абсолютного кретина _ребенка_, а потом устраивать дома сцены и рыдать на глазах у всех.
– Замолчи, Анджела. Нельзя быть злой.
– Ничего себе! Я - _злая_. А Дэвид тогда какой?
Она хотела сказать, что Дэвид испортил что-то очень важное. Этот удивительный вечер, приход Суортмора, человека, лицо которого знают миллионы, оно сейчас сияло _для нее_, и предчувствие чего-то невероятного, влечение ее мамы к этому незнакомому мужчине; Анджела и не подозревала о том, что с ней сейчас творится, а объясни ей кто-нибудь, она бы отчаянно засмущалась; в воздухе было нечто такое, что Анджела волей-неволей чуяла словно запах тропического цветка: это сулило перемены в ее полной событиями жизни, приключение, посвящение в тайну, это необходимо ей, после скучного детства она имеет на такую перемену полное право, а тут противный Дэвид встрял; его отсутствие объединяло их, его присутствие - угнетало. По ее сценарию ему надлежало попасть в беду, конечно не утонуть или угодить под машину, ей вовсе не нужна была смерть брата, но уж если он исчез - так исчез: убежал бы из дому, его бы искала полиция и после долгих поисков нашла бы под забором умирающим от голода.
– Дэвид хуже чем злой, - сказала она.
– Ведет себя как глупый, слезливый _ребенок_.
Пока что в ее лексиконе это слово было самым обидным. Произнеся его, она замолкла. Потрясла головой и вышла из комнаты, вскидывая ноги, как жеребенок.
– Дэвид, - предложил Суортмор, стараясь, чтобы его голос звучал как можно ласковее, - неплохо бы тебе лечь в постель, как ты считаешь? Пойди отдохни, а мы с мамой обсудим то, что услышали от тебя.
Ненависть в Дэвиде была сильнее горя. Какое право имеет этот человек обсуждать папино несчастье? С кем бы то ни было, тем более с мамой?
Он больше не плакал и с ненавистью взглянул на Суортмора.
– А вы остаетесь?
Суортмор подарил ему непринужденную улыбку.
– Не волнуйся. Я проведу у вас только вечер. И скоро вернусь в Лондон.
– О, не уезжайте, - вырвалось у Элизабет Джири.
Ее возглас всех удивил, саму ее - не меньше остальных. У нее это получилось чисто импульсивно. Слова сорвались с губ помимо ее воли. Пока они не были произнесены, она даже не подозревала, как сильно ей хотелось, чтобы Суортмор остался и защитил ее, как сильно она боялась той минуты, когда он уйдет и дом снова останется без мужчины.
– Дэвид, - повернулась она к сыну, пытаясь скрыть смущение, - иди спать, а я принесу тебе горячего молока. Не огорчайся, дорогой. Тебя все это слишком расстроило, но увидишь - все уладится.
– И папа так сказал, - угрюмо буркнул Дэвид. Однако встал с дивана и вышел, даже не взглянув на Суортмора.
Элизабет не решилась упрекнуть сына за эту грубость. Она поняла вдруг, что он еще уязвимее, чем она сама.
– А теперь, - воскликнул Суортмор, довольный, что все снова на своих местах и с уходом детей он опять может управлять событиями.
– Давайте поедим как следует. Я так проголодался.
– Я накормлю вас, - ответила она бесцветным голосом. И лицо ее тоже ничего не выражало: жизненные силы покинули ее, их хватало только на заученные действия.
Ай да умница Суортмор, покоритель женщин, словно в воду глядел. Пусть ее похлопочет, принесет еду, повертится вокруг него, а там, глядишь, и кровь заиграет в жидах. Ей ведь было над чем призадуматься, и он готов был помочь ей, но он ничего не мог предпринять, пока она не подчинится ему. Он стремился прийти ей на помощь и в то же время имел на нее виды, хотел завладеть ею, чтобы она стала беспомощной, безвольной, обессиленной; дрожащей, стала его женщиной; и эти два желания слились в нем воедино и одновременно обуревали его.
Элизабет поставила перед Суортмором яйца с ветчиной, извинилась, что не может составить ему компанию - кусок в горло не лезет, - и понесла наверх Дэвиду горячее молоко. Он уже крепко спал. Или притворялся? Она поставила чашку на столик и низко наклонилась над сыном. Нет, в самом деле спит. Он, должно быть, как только донес голову до подушки, буквально провалился сработал защитный рефлекс здорового ребенка. Он забылся, убежал от неприятностей, навалившихся на него, в зеленую пелену сновидений. Анджела с рассерженным видом бродила по своей комнате. Элизабет решила не заходить к ней. Она пока дочери не помощник - сама еле на ногах держится. Тихо закрыв дверь комнаты Дэвида, она сошла вниз к Адриану Суортмору.
Тот повернул к ней лицо - честное, открытое, ничем не омраченное.
– Элизабет, у вас есть свободная комната, чтобы я мог переночевать?
– Да, - ответила она и подумала: небо вняло ее мольбам.
– Вы не будете ужинать?
– продолжал он, спеша разделаться с ненужными формальностями и перейти прямо к делу.
– Не хочется. Выпью чаю.
– Прекрасно. Давайте выпьем вместе. Но перед тем как вы поставите чайник, подскажите мне, кому я могу позвонить, чтобы проверить всю эту историю, касающуюся вашего мужа.
– А разве надо проверять?
– Безусловно. Потому что, если все так на самом деле, вы должны будете что-то предпринять.
– Вы правы. Но меня эта история доконает. По мне, пусть будет что будет. Что я изменю?
– Я понимаю вас, Элизабет, но взгляните на все с другой стороны. Если у него действительно нервное потрясение, тогда понятно, почему он совершил такую глупость - ушел от вас. Положению женщины, от которой ушел муж, не позавидуешь. Но если он душевнобольной, если ему нужна врачебная помощь, тогда ему уже не до жены. И развод в этом случае - не ее вина.