Малое небо
Шрифт:
– Возможно, они скажут, что _это я свела_ его с ума.
– Проследите за событиями несколько дальше. Допустим, вы захотите развестись с ним; если он невменяем, это не составит никакого труда.
– Но зачем впутывать меня во все это? Вменяем он или нет, я-то здесь при чем? Очень скоро выяснится, что с ним, и, если он невменяем, его изолируют.
– Не согласен. Совсем не обязательно, что это произойдет скоро. В таком состоянии он может продержаться месяцы - тихое помешательство, и все, а покуда на людях он ведет себя нормально, не скандалит и не кричит в общественных местах, так может
– Джулиан Робинсон, - произнесла Элизабет, ее голос оставался грустным и отрешенным.
– Его родители - Филип и Дженифер Робинсон.
– На имена у нее была великолепная память.
– В телефонной книжке записан их номер. Если хотите звонить, звоните прямо сейчас, пока я на кухне. Я в принципе выносливая, но на сегодня с меня хватит.
– Понятно, - посерьезнев, сказал он ей.
– Я и хочу избавить вас от лишних страданий.
Она взглянула на него с искренней благодарностью, которую не могла погасить усталость, и вышла на кухню. Как только она удалилась, Суортмор принялся быстро листать телефонную книжку. Вот она, золотая жила. Теперь есть с чем прийти к Бену. Какой типаж для программы новостей! Известный ученый (если пока и неизвестный, то скоро им станет) поселился на Паддингтонском вокзале. Одинокий человек, сбежавший с передовой линии науки. Или по-другому: куда идет человечество? Известный ученый чувствует себя дома только среди тех, кто в пути.
Может, он просто псих. Но какое получится интервью!
– Алло?
– Могу я поговорить с Филипом Робинсоном?
– Слушаю.
– Мистер Робинсон, мы с вами незнакомы. Меня зовут Адриан Суортмор.
– Да?
– Робинсон довольно редко смотрел телевизор, имя ему показалось знакомым, но...
– Вы, думаю, поймете, по какому вопросу я беспокою вас, если я скажу, что звоню из дома миссис Элизабет Джири.
– Элизабет Джири?
– Мысли Робинсона, словно стрелка компаса, пометались и приняли нужное направление.
– Жена Артура Джири?
– Совершенно верно. Жена Артура Джири. Она очень обеспокоена, господин Робинсон.
– И вы хотите навести справки об Артуре Джири?
– Верно. Миссис Джири очень серьезно обеспокоена дошедшими до нее странными слухами. Я ее давний друг, и хочу помочь ей, и, чтобы освободить ее от излишних волнений, навожу справки сам. Вы не скажете, как себя чувствует сейчас Артур Джири и где он находится?
Скверно, что не захватил магнитофона, а то бы подключил к телефону. Но всего не предусмотришь.
Робинсон вкратце рассказал, что ему известно о Джири, а под конец сообщил, что обратился за консультацией к доктору Морису Блейкни. Пришлось объяснить Суортмору, кто такой Блейкни, и, как только Суортмор все понял, он рассыпался перед Робинсоном в благодарностях. Ему не терпелось закончить разговор и набрать номер доктора Блейкни.
Блейкни, отдыхая после обеда, курил сигару. Трубку он взял нехотя. Но, узнав о цели звонка Суортмора, насторожился, и к нему тотчас вернулась его деловитость.
– Да, я знаю человека, о котором вы говорите. Меня неофициально попросили повидаться с ним. Конечно, речь шла не о том, чтобы поставить медицинский диагноз. Просто его друг, бывший коллега...
– Филип Робинсон, - подсказал Суортмор.
– А, вы знаете. Да, Робинсон повстречал Джири на Паддингтонском вокзале. Сказал мне, что он какой-то странный, и попросил взглянуть на него. Я побеседовал с Джири сегодня утром в гостинице, и ждал, что Робинсон позвонит мне справиться о результатах, но он еще не позвонил.
– Зато позвонил я, - ответил Суортмор.
– Я давний друг Элизабет Джири и помогаю ей разобраться во всем этом.
– Элизабет Джири? Жена? Ясно. Но я мало что могу сообщить вам. При таких обстоятельствах много я и не смог бы узнать. У Джири явные признаки нервного истощения. Я сразу понял, как только повстречался с ним утром. Его объяснения так логичны, что не подкопаешься. Он слишком старается скрыть, что чем-то сильно расстроен, но в глубине души он совсем убит. Не надо быть специалистом, чтобы заметить это. Днем я видел его еще раз. Не знаю, уходит ли он когда-нибудь с вокзала, но сегодня утром и днем часа в четыре он был там. Вместе с сыном. Кстати, мальчик благополучно добрался до дома?
– Вы видели их вместе?
– спросил Суортмор. Его взволновал этот новый поворот дела.
– Как себя вел Джири?
– Конечно, при мальчике он не был так замкнут и скован; меня он увидел неожиданно и очень смутился. Настолько выбился из колеи, что даже не способен был держаться со мною вежливо.
Суортмор услышал, как вошла Элизабет с чайным подносом. Ничего, пусть будет в курсе дела. Он не мог прервать разговор.
– Почему же, как вы думаете?
– спросил он, крепче сжав трубку, словно боялся, что ее отберут.
– Почему это так его потрясло?
– Судя по всему, он боится, что за ним следят. Возможно, чувство вины из-за того, что он оставил жену и детей. А может, что-нибудь другое, подспудное. Но что именно, не могу сказать, пока не понаблюдаю за ним.
– А это возможно?
– Думаю, нет, - ответил Блейкни.
– Я ведь делаю только то, о чем меня просят, а никто не просил меня лечить Джири. Если его состояние ухудшится, он может попасть в психиатрическую больницу, а там за ним будет наблюдать специалист...
– Думаете, оно ухудшится?
– Ничего не могу сейчас сказать.
– А если нет? Если он останется в теперешнем состоянии?
– Нет, не останется, - с мрачной категоричностью ответил Блейкни.
– Ему сделается или лучше, или хуже. Не исключено, что самое правильное сейчас оставить его в покое. Мне лично не хотелось бы теперь мешать ему.
– Эта история, как вы понимаете, весьма тревожит его близких и друзей.
– Если его близкие и друзья тревожатся, - произнес Блейкни слегка высокомерным и небрежным тоном, - они могут поручить кому-нибудь следить за ним, чтобы он не бросился под поезд. А кроме этого, нам, думаю, ничего не нужно предпринимать. Люди, как правило, попадают в стресс, а потом выбираются из него без чужой помощи. Мозг человека, как и тело, обладает способностью освобождаться от инфекции. А это - самый лучший исход.