Мальтийское Эхо. Продолжение
Шрифт:
– У тебя волосы пахнут Венецией, - тихо шепнул ей на ушко Андрей Петрович.
– Что вы там шепчетесь? Ну-ка, покажи!
– заинтересовалась бабуля.
– Вот про сов я и хочу узнать в первую очередь!
Иришка тоже одарила всех сувенирами.
Ужинали долго, толково и с беседой. Парадность ужина выдавали и сервировка, и закуски, и особенно несколько бутылок вина, из которых "вкусили" раньше, но вина были из очень дорогих, и грех было выпить всё сразу людям, не имеющим ярко выраженной склонности и опыта в виночерпии.
– Это с Иришкиного дня рождения осталось. С 21 мая. Вера привозила, - указала рукой на бутылки пани Мария и добавила.
– Мне вон из той тёмно-зелёной бутылки, пожалуйста. Полней, полней налей, Андрей!
– О! Бабуля перешла от прозы к поэзии. А поэзия и вино неразделимы, - рассмеялась, слегка удивившись, внучка.
– Да, я заявляю, что ухожу в двухдневный "запой": 150, нет 200 грамм вина сегодня за ужином и так же завтра.
Она сделала паузу и продолжила:
– Вы, Андрей Петрович, назвали Иришку сестрёнкой. Это замечательно! Позвольте и мне, Андрей, называть тебя сынком и обращаться на "ты". Хоть иногда, - она просительно смотрела на мужчину.
В глазах её Андрей увидел тяжёлую боль от воспоминания о погибшем сыне Яне.
– Конечно, я тронут, - он сглотнул комочек волнения.
– Иди, поцелуемся.
– А вы, пани Мария, позвольте и мне хоть иногда называть вас тётушкой. Можно?
– уже спокойно спросил "сынок".
– Конечно. Молодец! Это вполне в духе нашей семьи. Давай ещё раз расцелуемся.
Они расцеловались трижды, все выпили. Иришка начала делиться своими впечатлениями о поездке. Говорила эмоционально, сбивчиво. Начала она с Сицилии. Восторженный окрас речи об Ортиджиа и Ното быстро сменился окрасом триллера. Как она мужественно участвовала в опасных приключениях. И про страшного Ричарда, и про катакомбы рассказала. А какой необыкновенный человек Андрей Петрович! А каковы его совы! И Видит он всё! Насквозь. И клад нашёл!
– А ты изменилась, внучка. Тебе была полезна эта встряска. А то киснешь тут со мной в усадьбе...
– Ну что ты, бабуля...
– Я знаю, что Вера увезла Пергамент в Москву. Я знаю теперь весь текст. Да и догадывались мы с Георгием... Но каковы совпадения! А что ты скажешь, Андрюша?
– Иришка сгущает краски, всё было достаточно элегантно... Лучше расскажи пани Марии о Флоренции и Венеции.
– Да, внученька. Где обещанные мне письма-эссе?
– О Флоренции отдам после ужина. А о Венеции... не пишется... А Вера приедет - посмотрим вместе фотографии...
– Надеюсь, письмо написано не так сбивчиво, как твой устный рассказ. Мы с Андреем Петровичем оценим стиль, - бабуля говорила тоном учительницы, хоть и чуть лукаво и мягко улыбаясь.
– Мы с Верой Яновной прочли. Всё замечательно!
– поддержал "сетрёнку" Андрей.
– От литературных оценок воздержусь. Я в отпуске и оценок, слава Богу, не выставляю.
– Хорошо, я прочту одна. На ночь глядя, - спокойно заключила Мария Родиславовна.
– Я с вашего разрешения пойду отдыхать к себе в комнату. Поезда и самолёты в таком объёме утомили меня, - сказала Ирина.
Вид у неё действительно был утомлённый. Может быть не только дорожная усталость, но и пылкий рассказ о Сицилии были причиной этому. Кроме того, мудрые глаза пани Марии и Андрея Петровича заметили, что упоминание о Венеции было чем-то огорчительно для девушки.
Когда Ирина вышла из столовой, Андрей сказал:
– А я пойду к Платонычу. Он меня пригласил в баню. И на стройку загляну. Можно, тётушка, я поживу тут у вас недельку-другую?
– И годик-другой, и десяток-другой... Я только не знаю, что будет тут...
– её лицо стало тревожным.
– И зачем новый флигель...
– Что вы имеете в виду?
– Вера приедет - обсудим.
Мужчина отнёс её тревожность на счёт преклонного возраста и продолжил:
– Я ещё обещал Платонычу партию в шахматы. А утром рано пойти с ним на рыбалку... Можно "сынку" пожить в таком "отвязанном" режиме?
– Можно. Взрослый сынок не должен быть пай-мальчиком. Но два условия...
Андрей насторожился.
– Первое: ужинаем здесь все вместе!
– она сделала паузу.
– Хорошо. А второе?
– Ты подаришь мне медаль с совой. Как внучке, - её глаза по-детски капризно засветились надеждой.
– Пожалуйста, тётушка!
– Андрей вручил "медаль".
Пани Мария глубокомысленно смотрела на кусочек картона. Затем резко вскинула глаза на мужчину:
– Андрей! Я совсем забыла спросить тебя...
– глаза стали прищуренными, в них пряталась не забывчивость, а наоборот, ожидание, давно приготовленный вопрос.
– Как вы "сработались", - она поморщилась от "неудобного" слова, - с Верой Яновной?
Рентген почти бесцветных глаз пани Марии просвечивал Андрея Петровича. Он начал что-то жевать губами и Мария Родиславовна чуть "нажала на педаль":
– Она тоже изменилась? Мне Иришка сказала, что вы называете Верочку Снежной Королевой.
– Да, есть изменения, - спокойно ответил мужчина.
– Какие?
– голос всё требовательней.
– Вот вы, пани Мария, забыли, что ко мне лучше обращаться "ты", а Верочка... забыла где-то букву "с" в своём титуле.
– Ага! Подтаяла?! Стала "Нежная Королева"?!
– она хлопнула от восторга в ладоши.
– И за это тоже тебе спасибо, рыцарь, - добавила она уже тихо.
Андрей поднялся в свою комнату. Открыл ящик стола, где лежали тетради Г.Н. Он провёл пальцами по ним, потом по паруснику на столе. Много лет он, Андрей, ждал своего "Дозора", своего главного дела в профессии. И интуиция подсказывала, что он на пути к нему, но самое-то главное служение - впереди.
Ему захотелось вдруг, чтобы тут, на столе, были фотографии и Г.Н. и Верочки. И, конечно, своих детей и внуков. "Да, - подумал он.
– Эта комната будто рада была вместить в себя то, что вмещает теперь моё сердце."
Андрей Петрович отодвинул висящие перед ним облачко сентиментальности, быстро переоделся, вышел в сад и направился в сторону строящегося флигеля.
Сруб "подрос" и на нём уже были выставлены стропила для крыши. Он окрикнул Дмитрия Платоновича, тот спустился вниз.
– Ну, садись. Сейчас перекурю и пойдём. Банька уже протопилась.