Мальтийское эхо
Шрифт:
— Прибор пусть «заряжается», я приму душ, а ты копируй пока.
Андрей усердно распечатывал, слушая как из душа раздаются странные напевы с языческими шаманскими гортанными вибрациями.
Через десять минут женщина вышла из ванной комнаты. Андрей оглядел Веру, мысленно переводя надпись на груди: «Отдам свои чудесные формы…». Когда Вера повернулась к нему спиной, он закончил чтение вышивки: «… за приличное содержание».
— Что ты так смотришь? — улыбнулась женщина — да, надпись легкомысленная, но с диалектическим подтекстом. Купила в Лондоне, хотела Иришке подарить. Но та отринула мой презент из-за надписи, вот и оставила себе.
Андрей подтвердил Иринину добропорядочность и спросил:
— Народ к сеансу черной магии готов?
Она начала складывать на диски листочки: и те, что распечатал Андрей, и еще те, что достала из сумки. Много листков, схем, чертежей, карт, фотографий. Верочка сидела на кровати, сложив по-турецки ноги. Не хватало черной чалмы или хотя бы черной «банданы». Вместо этого двумя руками она растрепала волосы и стала шевелить губами. Да ладно бы губами. Она шевелила и пальцами рук, и пальцами ног.
«Ну, то что растрепала космы — для связи с космосом», — думал мужчина, — «губами шепчет какие-нибудь мантры. А вот пальцами рук и ног зачем шевелить? Наверное, мы много едим моллюсков, осьминогов и других морскихгадов…»
Эти милые женские пальчики с ярко-красными накрашенными ногтями притягивали и отпугивали одновременно.
Прошел час. Андрей закончил копировать и наблюдал за работой женщины. Та колдовала очень убедительно. Лицо было серьезным. На этажах-дисках все время менялась картина: на разноцветных листочках менялись фамилии: Наполеон, Гомпеш, Павел, Италийский. На листочки иногда клались фотографии «действующих лиц», причем лицом то вверх, то вниз. Один листочек подписан «четыре капитана». Кто это? Но спрашивать и мешать сеансу было нельзя. Еще карточки с датами: март 1798, август 1799 и т. д. И еще очертания стран: Англия, Франция и т. д. «Колдунья» заглядывала в те бумаги, что скопировал мужчина, и писала все новые карточки, и все закладывала в свою машину времени и пространства. Результаты работы этой машины женщина распределяла в своей обширной матрице сознания. Если результат был удовлетворителен, Вера чуть улыбалась и, наверное, помещала его в рациональный отдел матрицы сознания, если сомнителен, лоб морщился и результат направлялся в отдел бессознательного, иррационального. К зеркалу направлялся и от зеркала отражался поток энергии по световодам, Нитям накала.
— Ты слышал про Аркаим? — неожиданно спросила женщина.
— Я слышал про «fastfood» — замечательная вещь! И привычная русской душе, — ответил Андрей Петрович, доставая из пакета закуски. — Объявляется… в общем… прошу к столу.
— Мне вина не наливай. Я еще часа два буду работать. А может три… — сказала Вера Яновна, жуя все подряд и рассказывая про загадочный древний город.
— Расположение построек в Аркаиме и карта звездного неба повторяются друг в друге, они аналогичны по структуре. Там «добывали время». То же примерно в пирамидах. Но меня волнует не будущее, а прошлое. Нужно переворачивать… И еще бабуля учила нас с сестрой своей «филологии»: искать смысл в слогах… Отсюда может быть пошло мое увлечение тайнами знаков, символов.
Перекусив вот так «на скорую руку», женщина снова начала проделывать свои манипуляции. Движения медленные, осторожные: она перекладывала листочки, будто они были раскаленные. Лицо сосредоточенно-напряженное.
— Вот посмотри сюда… Нет, сверху… Что ты видишь?… Четыре капитана… «Порвалась связь времен»…. Гамлет, бедный Павел…
— Ничего, — искренне признался мужчина.
— А так? А если вот еще так…? — Вера пытливо вглядывалась в его лицо и ждала реакции.
— Ничего.
— Ах, какой ты!.. А еще умеет Видеть! — огорченно промолвила Вера.
— Я, пожалуй, пойду вниз к себе, — обиделся Андрей. — А ты тут играй на кроватке со своим зеркалом.
Он встал, но женщина взяла его руку в свою и, виновато посмотрев в глаза, сказала тихо:
— Извини, я сейчас была «злюкой». Посиди еще немного, — и после паузы добавила, — я, Андрей, не люблю «крыжовник»…
Над этими словами, наверное, нужно было поразмыслить, так как в них была какая-то женская проникновенность и недосказанность, но та уже смеялась:
— Я люблю варенье из крыжовника от Анны Никитичны! — и как ни в чем не бывало начала поправлять свои карточки и крутить диски.
Вдруг она запрыгала на кровати, совсем как пятилетняя девочка.
— Вот! Получилось! Ты прав во всем: и Пергамент, и Укладка разделены на две части. Про пергамент было очевидно и раньше (у нас вторая половина), а вот Укладка…
Она продолжила тасовать, крутить и переворачивать.
— Похоже на то, что Гомпеш — последний кто держал в руках Укладку в целом виде, а затем он, осознавая в полной мере ее возможности или нет, зачем-то раздвоил ее. Наверное, это шкатулка и камушки. Камушки попали… во Францию… в руки Наполеона… а футляр… в Россию! Но не к Павлу!.. Неясно… Я устала, отдохну десять минут, — Вера Яновна рухнула навзничь на кровать.
— Иди спать, Андрей, — почти шепотом сказала она, — завтра трудный день: Рабат, пещера… Рано утром, пожалуйста, не буди меня.
— Хорошо. Я утром все равно встану рано, пойду в то место, где мы видели небольшой пляж. Поплаваю. К десяти вернусь в гостиницу. Спокойной ночи!
Мужчина ушел. Прилег на диван с томиком Вайля. Но сон не брал. Отложил Вайля, принялся читать Бродского. Так прошел еще час, пока вязь поэтических образов не соткала пелену дремоты.
Сновидения Андрея Петровича были тяжелые. Сначала приснился Ричард. Он сидел на диване в чалме и шелковом черном халате. И с усами. И точил сабельку. Одна нога в красной турецкой туфле лежала на другой и покачивалась. Он ухмыльнулся и показал взглядом Андрею на вторую ногу. Та была не обута, огромных размеров и с накрашенными красными ногтями. Еще миг и эта нога превратилось в копыто. Копыто стояло в лужице крови… Затем возникла знакомая скала, обрыв, человек на обрыве смотрит в туман, в пропасть. Стоит спиной к Андрею, который в сорока шагах от него. На незнакомце плащ, шляпа, трость. Конечно, это Он! Вдруг трость его падает в пропасть, мужчина теряет равновесие. Андрей бросает ему свою трость, хочет помочь, что-то кричит. Но трость не долетает и, обратившись в меч, втыкается в камень. «Человек» падает с обрыва, и на секунду плащ приобретает вид парящей черной птицы. А шляпа слетела с головы, упала на край обрыва и, обернувшись змеей, поползла в сторону Андрея…
Наконец-то пробуждение. Андрей Петрович встал, раздвинул шторы. Ясно, солнечно. Море, а над ним покой. Ни волн, ни чаек. Мужчина наспех умылся, почистил зубы и поторопился на пляж.
Какое блаженство, отбросив дурной сон, пробежать босиком по еще прохладному влажному песку и окунуться с головой в воду как в другую жизнь! А вынырнув, сначала посмотреть в морскую даль, затем, оглянувшись, увидеть на прибрежной асфальтовой дорожке стайки людей, совершающих утреннюю пробежку, и наивно уверовать вместе с ними, что здоровый образ жизни непременно толкнет к здоровому образу мыслей, укрепит дух, очистит душу, и эта асфальтовая дорожка приведет к счастливому финишу.
Андрей поплавал, вышел на берег и улегся животом на песчаную перину, надеясь, подобно Антею, вобрать от земли силы. Легкая дрема действительно подарила чувство полноты энергетического запаса.
Вдруг мужчина почувствовал, как ему на спину сыпается песок. Он резко отжался на руках и, повернув голову, увидел Веру, стоявшую над ним.
— Зачем ты, нимфа, бросаешь на меня горсти земли? — как обычно мгновенно сострил Андрей. — И почему рано встала?
— Мне приснился ужасный сон. А тебя вот нашла и… рада, — женщина улыбалась и посыпала песком.