Мальва
Шрифт:
– Чего же ты сегодня не поехала туда... на косу?
– А тебе что?
Яков искоса жадными глазами поглядывал на женщину, соображая, как ему сказать ей то, что нужно.
– Я вот, когда одна и тихо... все плакать хочу... Или - петь. Только песен я хороших не знаю, а плакать - стыдно...
Он слышал ее голос, тихий, ласковый, но то, что говорила она, не задело в нем ничего, лишь придало более резкую форму его желанию.
– А ты вот что, - глухо заговорил он, пододвигаясь к ней, но не глядя на
– И глупый, глу-упый!
– убежденно вытянула Мальва, качая головой.
– Ну, пускай глупый, - с досадой воскликнул Яков.
– Разве тут ум нужен?.. Глупый - и ладно! А вот что я скажу - желаешь ты со мной...
– Не желаю!..
– Чего?
– Ничего! Да ты не дури...
– Он осторожно взял ее за плечи.
– Ты сообрази...
– Пошел прочь, Яшка!
– сурово сказала она, стряхнув с себя его руку. Пошел!
Он встал и осмотрелся вокруг.
– Ну... ежели ты так - мне наплевать! Вас здесь много... Думаешь - ты лучше других?
– Щенок ты, - спокойно сказала она, встав на ноги и отряхивая песок с платья.
И они пошли рядом друг с другом на промысел. Шли медленно, потому что ноги вязли в песке.
Яков грубо уговаривал ее уступить его желанию, она спокойно посмеивалась и отвечала ему колкими словами.
Вдруг он, когда они были уже около промысловых бараков, остановился и схватил ее за плечо.
– А ведь это ты нарочно разжигаешь меня?! Зачем ты это? Я тебе смотри!
– Отстань ты, говорю!
– она вывернулась из-под его руки и пошла, а навстречу ей из-за угла барака явился Сережка и, тряхнув своей лохматой огненной башкой, сказал зловеще:
– Гуляли? Ладно!
– Подите вы все к черту!
– злобно крикнула Мальва.
А Яков остановился против Сережки и угрюмо смотрел на него. Между ними было шагов десять расстояния.
Сережка уставился в глаза Якова. Постояв так с минуту, как два барана, готовые треснуться друг о друга лбами, они молча разошлись в разные стороны.
Море было тихое и красное от заката; над промыслом стоял глухой шум, и из него рельефно выделялся пьяный женский голос, истерически выкрикивавший нелепые слова:
Та-агарга, матагарга,
Матаничка м-моя!
П-пьяная, избитая,
Растрепанная-а!
И эти слова, гадкие, как мокрицы, разбегались по промыслу, пропитанному запахом селитры и гнилой рыбы, - разбегались, оскорбляя собою музыку волн.
...В неясном блеске утренней зари даль моря спокойно дремала, отражая перламутровые облака. На косе возились полусонные рыбаки, укладывая в баркас снасти.
Серая масса сети ползла по песку на баркас и складывалась в кучу на дно его.
Сережка, как всегда, без шапки, полуголый, стоя на корме, торопил рыбаков хриплым, похмельным голосом. Ветер играл лоскутьями
– Василий! Где зеленые весла?
– кричал кто-то. Василий, хмурый, как октябрьский день, укладывал невод в баркасе, а Сережка смотрел ему в согнутую спину и облизывал губы, - признак его желания опохмелиться.
– У тебя водка есть?
– спросил он.
– Есть, - глухо сказал Василий.
– Ну, так я не поеду... останусь у сухого крыла.
– Готово!
– крикнули с косы.
– Отчаливай, давай!
– командовал Сережка, сходя с баркаса. Поезжайте... я останусь здесь. Смотри - завози шире, не путай!.. Да клади ровнее, - петель не навяжите!..
Баркас столкнули в воду, рыбаки влезли в него с бортов и, разобрав весла, подняли их на воздух, готовые ударить по воде.
– Раз!
Весла дружно упали в волны, и баркас рванулся вперед, в широкую равнину озаренной воды.
– Два!
– командовал рулевой, и, как лапы гигантской черепахи, весла поднялись к бортам...
– Раз!.. Два!..
На берегу у сухого крыла невода осталось пятеро: Сережка, Василий и еще трое. Один из них опустился на песок и сказал:
– Поспать еще...
Двое последовали его примеру, и на песке скорчились в комки три тела в грязных лохмотьях.
– Ты что в воскресенье не был?
– спросил Василий у Сережки, идя с ним в шалаш.
– Нельзя было...
– Пьян был?
– Нет. Следил за твоим сыном да его мачехой, - спокойно сообщил Сережка.
– Нашел заботу!
– криво усмехнулся Василий.
– Малые они ребята, что ли?
– Хуже... Один - дурак, другая - юродивая...
– Это Мальва юродивая?
– спросил Василий, и глаза его вспыхнули злобой.
– Давно ли такой стала?
– У нее, брат, душа не по телу...
– Подлая у нее душа.
Сережка покосился на него и презрительно фыркнул.
– Подлая! Эх вы... землееды тупорылые! Ни черта вы понимать не можете... Вам бы только титьки были у бабы жирные, - а характера ее вам не надо... А в характере весь цвет у человека... без характера баба - без соли хлеб. Можешь ты получить удовольствие от такой балалайки, у которой струн нет? Кобель!..
– Ишь ты до каких речей допился вчера!..
– уязвил его Василий.
Ему очень хотелось спросить, где и как видел вчера Сережка Якова и Мальву, но было совестно.
Придя в шалаш, он налил Сережке чайный стакан водки, надеясь, что после такой порции Сережка сразу охмелеет и сам расскажет ему про них. Но Сережка выпил, крякнул и, весь прояснившись, уселся в двери шалаша, потягиваясь и зевая.
– Выпьешь - как огня проглотишь!..
– сказал он.
– Ну и пьешь ты!
– воскликнул Василий, пораженный быстротой, с которой Сережка проглотил водку.