Малыш по договору. Подари мне счастье
Шрифт:
Прикусив губу, мажу взглядом по каждому пункту договора, но честно говоря, вижу перед собой просто кучу расплывшихся букв. Мозг уже не в состоянии вникать в суть и детали.
Заношу ручку над договором, чувствуя, как кожа пальцев мгновенно начинает плавиться, а сердце в груди стучит как у перепуганного кролика.
— Всё верно. Здесь подпись и ещё на этих двух экземплярах.
Ручка застывает в миллиметре от бумаги, когда в коридоре вдруг раздается тяжелая мужская поступь и через мгновение дверь кабинета распахивается.
— А вот и заказчик. Как раз вовремя, — боковым зрением улавливаю, как губы Комаровы
Отложив ручку, разворачиваюсь в сторону двери, и… воздух резко застревает в горле, когда мой взгляд фокусируется на знакомом мужском лице и шраме, пересекающем левую бровь.
Глава 13
Глава 13
Пальцы, до сих пор сжимающие ручку, немеют, а кровь напором ударяет в виски.
Этого просто не может быть.
Не может...
Кажется, я произношу эту фразу губами, потому что взгляд Воскресенского, только что прожигающий мои глаза, вдруг опускается на них. Это ощущается как прикосновение. Или как если бы я обожгла губы крутым кипятком.
Не знаю как долго длится эта немая сцена. Возможно, не дольше минуты, но по моим ощущениям мы молчим и просто смотрим друг на друга целую вечность. Голова на нервной почве начинает кружиться. Становится трудно дышать и кажется, что кабинет вместе с этими бесчисленными фотографиями младенцев и счастливых беременных женщин, сужается вокруг меня до размеров спичечного коробка.
— Игорь Сергеевич, доброе утро, проходите, пожалуйста, — до сознания, словно через толстый слой ваты, доносится голос Комаровой. — Мы как раз с Алисой Александровной пришли к подписанию договора и ждали вашего появления.
Воскресенский неторопливо закрывает дверь, на секунду отлепив от меня взгляд, после чего проходит к столу.
Я же вообще от него глаз оторвать не могу. Не уверена, что могу шевелиться или хотя бы дышать. Тело словно парализовало от макушки до кончиков пальцев.
— Сейчас Алиса поставит свою подпись, а вы свою, Игорь Сергеевич, после чего можно будет обсудить детали. Я думаю, то есть, надеюсь, что в этот раз всё пройдёт успешно. Что-то мне подсказывает, наверное, внутреннее чутьё, что теперь процедура обязательно пройдёт успешно, — Ирина Дмитриевна продолжает тараторить, заискивающе улыбаясь Воскресенскому, а я даже не совсем разбираю, что именно она говорит.
Всё моё внимание, каждое из пяти чувств, и все возможные рецепторы, существующие в теле человека, сосредоточены в данный момент на этом мужчине. Мозг отказывается воспринимать истину о том, что это его ребёнка я должна буду выносить. Как будто моя психика включила некий защитный механизм вроде отрицания и разделило внутренние ощущения на ДО и ПОСЛЕ того, как Воскресенский вошёл в кабинет.
— Алиса, думаю, пора ставить подпись? — Комарова резко вклинивается в пространство передо мной, подняв со стола ручку и снова протянув мне, обдав при этом нервным взглядом. — Во всех трёх экземплярах. А потом уже вы, Игорь Сергеевич.
Словно в коматозе я беру ручку и возвожу над договором, но поставить подпись так и не решаюсь. Просто не могу.
Говорят, что у человека перед смертью перед глазами проносится вся его жизнь. Примерно тоже самое чувствую сейчас я, только те кадры, что подкидывает в данный момент моё сознание, заключаются исключительно в моментах, связанных с Воскресенским.
Ночь, когда мы впервые встретились. На дороге возле клиники. Моё дежурство в приёмнике и тот момент, когда я обрабатывала раны на его груди.
Кажется даже сейчас запястье обжигает от ощущения его пальцев в тот момент, когда он заметил порез на моей ладони.
“Почему не зашила? Опять не думаешь о последствиях?”
Последствия. Слово, которое до сих пор отдаётся в моих ушах его голосом.
— Простите, — выдавливаю чуть слышно и, подскочив со стула, быстро пячусь в сторону двери.
— Алиса, в чём дело? Тебя что-то не устроило в договоре? — перевожу взгляд на Комарову, сияющее лицо которой в данный момент стало максимально напряжённым. — Мне казалось мы с тобой всё обсудили заранее. И ты со всем согласилась, — давит интонацией.
— Да, я… Простите, но я не смогу, — качаю головой, хватаясь за ручку двери и пулей вылетаю из кабинета, пока эти чёртовы стены не раздавили меня окончательно.
Только оказавшись в коридоре легче всё равно не становится. Чувство такое, будто меня только что кипятком облили — лицо горит, а по телу волнами расходится жар, от которого в горле резко пересыхает.
Всё происходящее кажется каким-то нереальным. Просто диким сном или бредом сумасшедшего. На ватных ногах подхожу к окну и, уперевшись ладонями в подоконник, опускаю голову, тяжело выдыхая, потому что в этот момент до меня вдруг доходит, что, получается, Воскресенский знал… Он знал, чья была анкета. Он знал об этом тогда, когда выкурил половину пачки у больницы. Когда смотрел на меня в окно.
Он знал кого Комарова предлагает ему на роль суррогатной матери для его будущего ребёнка и согласился.
От этой мысли сердце начинает барабанить так громко, что кажется этот грохот закладывает мне уши. Наверно поэтому я не сразу улавливаю звук приближающихся ко мне шагов. Осознаю это только в тот момент, когда моих плечи и спины касается магнитное поле другого человека. А через секунду на подоконник рядом со мной опускается стакан с водой.