Малыш по договору. Подари мне счастье
Шрифт:
— Так… — Ирина Дмитриевна поджимает губы, обводя счёт хмурым взглядом, и на какое-то время как будто о чём-то задумывает. А затем её лоб неожиданно разглаживается, и она вдруг резко подхватывает меня под локоть. — А знаешь что, дорогая, давай-ка мы пойдём ко мне в кабинет. Вместе выпьем кофе.
— Да нет, спасибо, не стоит. У меня и времени нет, я же на смене сегодня… — пытаюсь мягко высвободить локоть, но Комарова слишком сильно меня держит и уже тянет к дверям клиники.
— Ничего страшного, подождёт твоя смена. Все в курсе твоего положения и всё прекрасно понимают.
Она практически тянет меня за руку, после чего мы возвращаемся в клинику и через пару минут оказываемся у Ирины Дмитриевны в кабинете.
Машинально осматриваюсь, ощущая некоторую растерянность из-за большого количества изображений разных этапов зачатия и развития плода. В отделении репродуктологии я в принципе редко бываю. И вообще не люблю все эти плакаты со счастливыми родителями. Не знаю почему. Всегда ощущаю какую-то… неловкость что ли… когда смотрю на эти снимки улыбающихся матерей, поглаживающих свой округлившийся живот, или держащих на руках младенца. Наверное потому, что понимаю — у меня такого никогда не будет. Или если будет, то ещё очень не скоро.
— Ты чёрный пьёшь или с молоком? Садись в кресло. Не стесняйся.
— Сейчас, наверное, чёрный.
Ирина Дмитриевна включает чайник, а я усаживаюсь в кресло перед её столом, продолжая обводить взглядом кабинет. Сколько здесь фотографий детей.
Судорожно вдыхаю и мне мерещится, что в воздухе витает аромат парфюма Воскресенского. Или это от меня… Скорее всего, ведь он прижимал меня к груди. Не знаю, зачем я опять о нём думаю…
— А без операции никак не обойтись? — возвращаюсь в реальность, когда Комарова ставит передо мной тарелку с печеньем и садится в кресло напротив.
— К сожалению нет. У Вадика киста. Доброкачественная, но она очень быстро увеличивается. Гормоны только сдерживают рост, но не останавливают. Так что если не удалить… В общем без операции обойтись не получится, — заканчиваю утыкаясь взглядом в чашку.
— Бедная ты моя девочка… Ну-ну, только не хандри. В моём отделении хандра не приветствуется. У нас здесь другая атмосфера.
— Да нет, всё нормально, правда. Я… держусь, — отвечаю, поджимая губы. Не буду же я рассказывать абсолютно постороннему по сути человеку, что внутри меня всю буквально раздирает от паники и бессилия, потому что на данный момент я понятия не имею как выходить из этой ситуации.
— Ничего. Я всё понимаю, — женщина сочувственно вздыхает, опираясь локтём в стол и кладя подбородок на ладонь. — Нет, ну можно, конечно, открыть сбор в благотворительных организациях, но сама понимаешь, как это долго. Вадим не единственный ребёнок. И госфинансирование только для детей, кому требуется постоянная срочная помощь. Подобные операции они не спонсируют. На моей памяти срочное финансирование предоставляется детям-бабочкам, а в вашем случае даже на телевидение трудно будет сразу попасть. Опухоль ведь не злокачественная…
Электрический чайник щёлкает. Ирина Дмитриевна плескает в стакан кипяток, после чего ставит передо мной вместе с сахарницей.
— Других вариантов у меня нет. Придётся надеяться на чудо.
— Ну чудо это конечно хорошо, только мы, дорогая моя, к сожалению не в сказке живём. Нужно искать варианты более реальные и действенные. Ты меня понимаешь?
— Если честно, не совсем. Вы что-то конкретное имеете в виду?
Непонимающе хмурюсь, смотря на Комарову, которая почему-то не спешит отвечать, в свою очередь внимательно сканируя меня взглядом.
— У меня есть вариант решения твоей проблемы, — прищурившись, перекидывает ногу на ногу и отпивает глоток обжигающего кофе. — Скажем так, я знаю, где взять деньги, но ты ведь понимаешь, что просто так в этой жизни ничего не даётся, правда?
Молча киваю, всё ещё не понимая о чём идёт речь. Но уже одна только фраза о том, что Комарова знает, где достать деньги на операцию Вадика даёт такой мощный толчок надежды, что сердцебиение непроизвольно начинает ускоряться.
— Только дослушай до конца, прежде чем делать выводы, ладно? У меня есть клиент. Очень крупная шишка. Меценат нашей клиники и в принципе богатый и влиятельный человек в городе. Этот клиент ищет суррогатную мать. И, скажем, недавно он выдвинул условия, которые буквально загнали меня в тупик.
— Какие условия?
— Суррогатная мать должна быть молодой девушкой, не старше двадцати трех лет. Ни разу не рожавшей.
Мои брови машинально ползут вверх.
— Что за странные требования, учитывая хотя бы тот факт, что это просто незаконно?
— Ему плевать на закон. Он хочет ребёнка. А попытка… скажем так, осталась одна единственная. Это долго объяснять. В любом случае, суть заключается в том, что он предлагает вот эту сумму женщине, которая выносит и родит ему ребёнка, — потянувшись к ящику стола, вытаскивает из неё листок самоклеющейся бумаги, на котором уже написана сумма.
Сердце подскакивает до горла, когда мой взгляд фиксирует цифру.
— Боже, да это же огромные деньги! Но я не понимаю, почему вы мне... Стойте, — очень медленно, но до меня наконец начинает доходить, к чему клонит Комарова. — Вы хотите, чтобы я... Да вы что, я не смогу! — хаотично качаю головой, машинально откидываясь на стуле назад.
— Алис, ну, я ни в коем случае не стану тебя принуждать. Просто, чтобы ты понимала, эта сумма втрое больше, чем обычно получают суррогатные мамы. И она полностью перекроет расходы на операцию Вадима. Ты, разумеется, можешь подождать сбора в благотворительных организациях, но неизвестно, сколько это займёт времени. Мой тебе ненавязчивый совет — не торопись отказываться. Подумай хорошенько, взвесь все за и против.
— Но Ирина Дмитриевна! Выносить чужого ребёнка и потом отдать. Я даже не представляю, как это всё...