Малыш по договору. Подари мне счастье
Шрифт:
— Понимаю, — кивает женщина, затем тянется к какому-то бланку и передаёт его мне.
— Что это?
— Анкета суррогатных матерей. Поверь, Алиса, я всё прекрасно понимаю. Но такую сумму разом тебе не предложит больше никто. Другого чуда не будет, моя хорошая. И будет очень обидно, если ты его упустишь. За такие деньги многие согласятся пожертвовать всего лишь девятью месяцами своей жизни. Поверь, я знаю, о чём говорю. У меня очередь из кандидаток на эту роль. Но так как я узнала, что у вас беда, то решила предложить её именно тебе. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я? Завтра тут уже толпа будет из претенденток. А если ты сегодня заполнишь анкету и принесёшь документы, останется лишь дождаться согласия клиента и деньги на операцию для брата, фактически, у тебя в кармане.
Смотрю на бланк, ощущая, как на нервной почве к горлу подкатывает приступ тошноты. Затем на сумму, которую предлагает клиент Комаровой.
— То есть, если я сейчас откажусь, другого шанса уже не будет? — голос будто трескается.
— Увы, девочка моя. На меня насели и ужали в сроках. Ответ мне нужен как можно скорее, — всплеснув руками, встаёт из-за стола. А в следующую секунду листок с суммой снова исчезает в ящике её комода.
— Я… не знаю, — растерянно тараторю, так и зафиксировав взгляд на том участке стола, где только что лежал листок с цифрой гонорара. — Всё это как-то…
Договорить не успеваю, потому что у Комаровой на столе звонит стационарный телефон. Растерянно слежу за тем, как она отвечает на звонок, о чём-то коротко переговариает и вешает трубку.
— Прости, дорогая, но мне нужно срочно идти к пациенту. Это вип палата, так что… сама понимаешь, — подхватив со стола бейджик цепляет его к халату и идёт к двери. Мне ничего не остаётся, кроме как встать и выйти вслед за ней.
— В общем подумай, моя хорошая. Подумай, только очень хорошо и максимум завтра я жду от тебя решение. И да, — заперев кабинет, на секунду останавливается и снова переводит на меня взгляд. — Я конечно знаю, что ты девочка умная и сама всё прекрасно понимаешь, но всё равно обязана тебе напомнить, что от твоего решения зависит в первую очередь жизнь и здоровье Вадима, — после чего убирает ключи в карман и, сочувственно сжав мне плечо, направляется в сторону палат.
Глава 11
Глава 11
— Смотли, Лися, — Вадим показывает мне листок, на котором он нарисовал меня.
Ну как меня, скорее, это просто кружок с большим ртом и конечностями в виде палок, которые растут прямо из головы. Вадик всех так рисует. Это его фирменно-неповторимый стиль. Но чего ещё ждать от четырёхлетнего ребёнка, тем более со спастикой в руках. Да и к тому же, на мой вкус получилось просто превосходно.
— Похожа? — прикусив кончик языка, дорисовывает к голове по три волосинки с двух сторон. — Это твои хвостики. — Очень здорово. Мне нравится твой рисунок. А маму сможешь нарисовать? Вадик кивает и снова начинает чиркать карандашами на планшетке. Я же нервно смотрю на экран телефона уже, наверное, в сотый раз, в ожидании звонка от благотворительной организации.
Благо хотя бы мама согласилась немного поспать. Она сутки дежурила возле кровати Вадюшки и практически ничего не ела. В тот же день мы с ней занялись организацией сборов. Связаться с фондом по телефону удалось не сразу. Пришлось регистрироваться на сайте, заполнять анкету, затем с нами связались, чтобы уточнить данные и теперь вот сказали ждать звонка. Ждать. Ужасное слово, особенно, когда времени особо нет. Вздохнув, снова смотрю на тёмный экран телефона, затем поднимаюсь с постели и начинаю нервно расхаживать туда-сюда в ожидании звонка. Время восемь вечера. Анкеты мы отправили вчера ещё в первой половине дня. Прошло больше суток, а от благотворительного фонда звонка ещё не было.
Останавливаюсь возле большого панорамного окна и, поджав губы, утыкаюсь лбом в прохладное стекло. Мысль о том, что Комарова была права и от волонтёрских организаций получить деньги так быстро не получится, стараюсь отодвинуть как можно дальше. Запереть её в ящик и затолкать в самый дальний угол сознания. Они перезвонят. Обязательно перезвонят. А если не перезвонят, то... Делаю глубокий вдох и, выдохнув, слежу за тем, как стекло возле моих губ медленно запотевает. Поверить не могу, что я это сделала. Заполнила анкету на суррогатное материнство. От одного только воспоминания о том, как я относила её в кабинет Комаровой, меня потряхивает. И даже сейчас ладони потные и слегка подрагивают пальцы. Успокаиваю себя тем, что это скорее просто перестраховка. Я даже попросила её не показывать эту анкету заказчику до тех пор, пока сама не дам добро. Всё же моя основная надежда направлена на благотворительный фонд. И этот факт нервирует ещё больше. Потому что если до конца сегодняшних суток я не дам ответ репродуктологу, то она предложит заказчику анкеты других девушек. В этом случае возможность получить деньги будет безвозвратно потеряна. Боже, не могу поверить, что я вообще об этом думаю! Это всё… какой-то сюр! Сумасшествие полнейшее. И вообще как будто не со мной происходит! Тут же вспоминаются слова Комаровой о том, что какие-то девять месяцев жизни ничто по сравнению с жизнью Вадика. Наверно так оно и есть… Хотя, откуда мне об этом знать? Я же никогда не была беременна. А сейчас получается должна буду первый раз в жизни зачать и выносить ребёнка для чужого мужчины… Даже чисто гипотетически эта мысль не укладывается у меня в голове и жгутом стягивает лёгкие отчего моментально становится трудно дышать. Оторвав лоб от окна, слегка его приоткрываю. Свежий вечерний воздух тут же проникает в лёгкие и немного успокаивает. Хотя окончательно успокоюсь я, наверное, только тогда, когда вопрос с операцией Вадика будет решён.
Машинально оборачиваюсь и смотрю на брата. Вадюшка в этот же момент задирает голову, поворачивает планшет в мою сторону и счастливо улыбается широко растягивая рот.
— Вот мама. Класивая? Не знаю кого ещё налисовать, — тянет задумчиво.
И самое паршивое, что я тоже не знаю. Потому что по факту больше и некого.
— Нарисуй Зинаиду Петровну.
— Это котолая в магазине лаботает? — хмурится, задумчиво потирая светловолосую макушку.
— Да. Помнишь, она тебе как-то мешок конфеток подарила? Я думаю ей будет приятно, если ты её нарисуешь.
— Ну ладно, — Вадюшка снова растягивает рот в улыбке и удобнее обхватив карандаш склоняется над планшетником. — Налисую её и конфеты. Вдлуг она ещё подалит. На мгновение фиксирую на нём взгляд и снова утыкаюсь лбом в прохладное окно, пытаясь выкинуть из головы панические, разрушающие меня мысли. Взгляд скользит по толпам людей, снующим возле больницы, пока не замирает на крупной фигуре человека, который в последнее время невероятно часто попадается мне на глаза.
Воскресенский Игорь Сергеевич снова стоит недалеко от здания. И снова курит. Странный. Сказал, что не курит, и вот опять с сигаретой… Он и вчера каким-то взвинченным мне показался, когда мы с ним столкнулись на улице. Точнее, когда он, можно сказать, выдернул меня из под колес машины… Да и сейчас что-то в его движениях кажется слишком резким и дерганным.
Прикусив губу, слежу за тем, как Воскресенский то и дело потирает шею и откидывает голову назад, затем делает несколько глубоких затяжек, и будто что-то произносит одними губами. Докурив сигарету, тут же тянется за новой. Интересно, что у него случилось? Ведь явно же что-то случилось… Да и время уже девятый час, а он домой не торопится. Как и тогда не торопился. Странно, учитывая, что у него есть жена… Резкий сигнал зажатого в руке мобильного вырывает из мыслей и буквально за шкирку возвращает обратно в реальность. Оторвавшись от окна, перевожу взгляд на экран телефона и сердце в тот же момент разгоняется до скорости несущегося на всех парах сапсана, потому что на экране высвечивается номер фонда. — Звонят? — спрашивает Вадим. — Да, звонят, Вадюш. Рисуй пока, малыш, — улыбнувшись брату, трясущимися пальцами снимаю вызов и прикладываю телефон к уху. — Да? — Добрый вечер. Вершинина Алиса Александровна?
— Да. Я оставляла анкету. Вы сказали, что перезвоните. — Всё верно. Меня зовут Наталья, я консультирую по вопросам сборов. Нам нужны будут оригиналы документов и копии, подтверждающие реальную стоимость операции для вашего брата.
Сказать, что я сейчас испытала облегчение — это ничего не сказать. У меня с груди как будто целая снежная лавина только что сошла. Или булыжник сняли килограмм в сто не меньше. Господи, неужели получилось!
— Да! Да, конечно, я всё привезу! — запоздало понимаю, что на эмоциях буквально ору в трубку и тут же понижаю голос на два тона. Но сердце всё равно никак не утихает. Пробивает мне грудню клетку, быстрее строчащей швейной машинки.