Малышка Джинн
Шрифт:
Он вдруг почувствовал невероятное желание обладать Карен. Нет, не только как мужчина способен обладать женщиной, а иначе. Постичь всю ее суть и обратить это открытие себе во благо. Ему не хотелось думать о том, чего хотела бы сама Карен. Для каждого человека точка отсчета — он сам. Майкл не сомневался в этом. Все, кто рядом, — способ и инструмент для обретения себя, для самовыражения.
Могло ли Майклу Фаддену прийти в голову, что и Карен точно так же могла бы сформулировать свое отношение к нему? Правда, она бы еще добавила, что только, когда оба партнера видят друг в друге такой «инструмент» и «способ», они достигают полного согласия.
Ни
Он вздохнул и медленно пошел по набережной. Мимо летели машины, смеялись и галдели туристы, голоса гидов перекрывали шум большого города...
Внезапно Майкл остановился. Но если его ребенок жив, он уже перешагнул черту совершеннолетия. Да, в ознаменование этого события он отдаст, как и решил, заработанные выставкой деньги приюту... Непременно. И это будет правильно.
Фадден успокоился, его шаги стали ровнее. Он начал ощущать легкий аромат цветов, различать цвет женских волос, услышал, как шуршат пакетиками чипсов американские туристы. Запахи, звуки, цвета реальной жизни...
Майкл усмехнулся. Только что он был похож на телевизор с поврежденной антенной, когда пустой экран лишь мерцает серебристыми дрожащими полосами. А теперь антенна в порядке. На экране появилась реальная жизнь.
Генри Мизерби давно не ощущал такого подъема. После разговора с Джинни он ясно понял, как тоскливо и бессмысленно проводит свои дни. Женившись на Сьюзен, Генри думал, что присутствие в его жизни этой малоприятной женщины ничего не изменит. Несколько раз он пробовал вступать в связь с разными женщинами, но вскоре обнаружил, что слишком дорожит мнением общества. Стоило ему лишь подумать о своей репутации, о репутации фирмы, которой не один век, и очередная интрижка начинала казаться смешной и бессмысленной.
Однако жить со Сьюзен Генри не мог, да и она этого не хотела. Он решил сменить обстановку, развеяться. Но даже поездка в Америку не принесла ему облегчения.
Почему он поехал именно туда? Потому что был убежден, как бы Европа ни относилась к Соединенным Штатам, без них мир не полон. А он, Генри Мизерби, должен иметь полное представление о мире, в котором живет, знать рынки сбыта продукции своей фирмы. И потом, он это признавал безоговорочно, американцы безошибочно находят полезное в любом новом направлении, открытом в Европе, Азии или Бог знает, где еще, и умеют обратить это себе на пользу. Прагматизм, возведенный в принцип жизни. Своего рода национальная идея.
Ну а если на вопрос, зачем он поехал в Америку, Генри ответил бы самому себе, причем честно и откровенно, то вынужден был бы признаться: ему хотелось увидеться с соученицами по Кембриджу, точнее, с малышкой Джинн. Она тоже большая любительница оружия и граверного искусства. Надо же, как удивительно совпали их интересы. Его-то можно понять, а ее? Генри покачал головой, снова придвинув к себе книгу малышки Джинн.
Впрочем, ее увлечение объяснимо. Девушка выросла в глухих местах, где есть охотники, есть звери, где все еще существуют нетронутые уголки природы. Она что-то говорила про отца. Он, кажется, у нее фермер, нет, траппер. Подумать только, в Англии это слово почти забыто. А там оно живет и служит для определения немалой группы людей, которые едят мясо диких животных, выделывают шкуры... И, вполне понятно, там есть спрос на оружие.
Конечно,
Как веселилась бы Джинни Эвергрин, если бы узнала, что думает о ней Генри Мизерби. Она ведь хотела, чтобы именно такой он ее себе и представлял. Наверняка она бы обрадовалась, что не выдала своих чувств. А с другой стороны, сильно огорчилась бы, даже впала в тоску. Ну как же пробиться к сердцу этого толстокожего англичанина?
Да она бы ни минуты не раздумывала, предложи он ей заняться «раскруткой» ножей! Потому что они нравятся ему, Генри.
А Генри нравится ей. И она хочет его...
Генри погладил обложку книги Джинни Эвергрин. Подумать только, какая серьезная работа, какая обширная, глубокая. Пожалуй, стоит признать, что малышка его обошла...
По лицу Генри пробежала печальная улыбка. Жаль, что Джинни живет не в Англии. Они могли бы частенько встречаться, объехали бы все музеи Великобритании, перерыли все книги в библиотеках, отыскивая малоизвестные сведения об оружии. Они бы...
Слушай, Генри Мизерби, а не кажется ли тебе, что из-за малышки Джинн ты начинаешь терять покой? — поинтересовался его внутренний голос. Он изумленно повел светлыми бровями и покачал красивой головой. Потерять покой из-за Джинни Эвергрин? Да ты шутишь, Мизерби. Она же...
Внезапно перед глазами возникла невероятная картина: на веранду его дома в Бате выбегает малышка Джинн. Он сидит в кресле и любуется закатом. Почему-то Генри увидел себя не сегодняшнего, а как бы по прошествии многих лет. Легкая седина в волосах, возле глаз, устремленных на Джинни, — сеточка морщин, потому что он щурится, улыбаясь от удовольствия.
В руках у него чашка из веджвудского фарфора с изображением охотничьей сцены. Пять вечера, чай, белесый от молока, слегка пахнет мятой, чуточку зверобоем... Малышка Джинн подбежала и чмокнула его в щеку. От нее пахнет так же. Желая убедиться, что он не ошибается, Генри притягивает Джинн к себе и пробует на вкус ее губы. Они теплые и влажные. Неужели она уже успела выпить свой чай?..
Вкус поцелуя показался Генри совершенно реальным. Да, ведь он целовал ее однажды, когда играли в аукцион. И еще раз, в Америке. А не за тем ли он ездил в Америку? Не для того ли, чтобы провести с ней время?
Нет, конечно, нет. Джинн в это время была в Сан-Франциско и в Вашингтон прилетела лишь в день его отъезда.
Как она была прелестна в узеньких голубых джинсах и клетчатой рубашке навыпуск! На шее у нее болталась висюлька, наверное, какой-нибудь детский амулет. Американцы падки до всякой ерунды. То ли это был коготь, то ли стилизованный орел. Он толком не успел рассмотреть, потому что цепочка была длинная и подвеска пряталась... наверное, между грудями.