Мама для Совенка
Шрифт:
— Я согласна на блокировку, — проговорила еле слышно, отвела взгляд. Чувствовать себя дурой было неприятно…
— Поверьте, блокировка Альгару не повредит, — Третий смягчился, подсел ближе, взял ее за руку, — он все равно знает, что вы рядом и любите его. А вот если с вами что-нибудь случится… Этого он не переживет.
«Помни, мать, у тебя дети. Ты не имеешь права рисковать собой». Вот теперь Юля полностью осознала смысл столь часто повторяемой отцом фразы. И как бы ни хотелось протестовать, хлопать дверью, топать ногами и посылать высочеств в далекое пешее путешествие,
— Хорошо.
Прикрыла глаза, воссоздавая облик Совенка и отправляя его за дверь. Выдохнула, физически ощущая нахлынувшее одиночество.
— Умница, — похвалил Третий, сел рядом, и она ощутила, как к ней прижалось мужское бедро. — И что тут у нас?
Книгу из рук у нее забрали. Зашуршали страницами.
— Решили научиться читать? Похвально. Вот этим и займемся.
Что? Юля распахнула глаза, недоверчиво посмотрела на высочество. Он собирается ее учить читать? Лично?
— Какая честь, — пробормотала с иронией.
— Вы слишком напряжены и рассеяны, — посетовал Третий, когда она в очередной раз попыталась отстраниться. Вжалась в угол дивана, чтобы тут же ощутить, как ее ненавязчиво обнимают.
— Вот с этой страницы пробуйте еще раз, — и палец высочества ткнулся в выбранное им слово, а вторая рука придержала книгу, обнимая за талию.
Они уже прошли алфавит, перед Юлей лежал лист с ракханскими буквами и русской транскрипцией. Буквы записывались «замечательным» способом — ее рукой, но с помощью Харта. Вялые попытки к свободе и демократии были пресечены королевским: «Так удобно, вы не находите?». Юля не находила, она вообще подозревала, что процесс обучения — очередное наказание, но попытка вспылить и послать высочество хоть к тем же вальшгасам нарывалась на явную насмешку в глазах Третьего. И вспоминалась угроза Четвертого, и представлялся шкаф полный кукол. К тому же действия Харта были столь ненавязчивы и сводились к помощи в учебе, что она сомневалась в своих подозрениях…
Но все же этот мужчина подавлял своей волей, выводил из равновесия. Он действовал на нее остро, до мурашек по коже, до стиснутых ладоней, до вспотевшей кожи, заставляя чувствовать себя рядом с ним маленькой девочкой. Окружал, наполнял собой свободное пространство, включая воздух, и Юле казалось, что каждый вдох нес его имя. Она нервничала, напрягалась и никак не могла сосредоточиться — буквы прыгали, играли в подлые прятки, чужой язык не поддавался, представляясь скриптом. Осознание собственной тупости вынуждало крепче сжимать зубы и посылать проклятия на одну высокородную голову.
— Так не пойдет, — решил Харт. Поднялся, встал позади, положил руки на плечи.
— Расслабьтесь, — приказал, — вы мешаете себе усваивать информацию.
Она бы поспорила — кто тут мешает, но дворец как плесень начал въедаться в душу, и мысль, что рядом с ней стоит не просто мужчина, а его высочество, не позволяла скинуть руки с плеч. Да и как мужчина Третий был весьма хорош… Его аура притягивала, ему хотелось подчиниться, расслабиться, откинуться на спинку дивана, прикрыть глаза и отдаться во власть сильных и ласковых рук… Но что-то внутри панически
— Не стоит так переживать, я вас не съем, — провокационно поддразнили ее в то время, как теплые ладони бережно массировали плечи. «Не съем, но попробую», — так и читалось между строк. И что это сейчас? Интерес заскучавшего мужчины к иномирянке? Попытка развлечься без обязательств? Вряд ли она сможет потребовать замужество после проведенной ночи… И вряд ли здесь столь свободные нравы, что птичнику будет все равно, с кем она проводит ночи. Ее не тронут — все достанется Алю. Твою же за ногу…
Пахнуло горелым, Юля вскочила, стряхивая вспыхнувший букварь на пол. Она все же не сдержалась, выпустив огонь наружу при одной только мысли о клюющем Аля птичнике. И сама же разозлилась на собственную несдержанность. А что будет, если Совенку действительно решат причинить вред? Становится убийцей она не планировала, но внутри кто-то чужой и равнодушный не согласился с ее планами.
Третий среагировал мгновенно — вазу со стола снесло в их сторону, опрокинув на пылающий учебник. Остро завоняло горелой бумагой, еще острее внутри девушки полыхнул стыд.
— Вы не пострадали? — Третий завертел ее во все стороны, разглядывая подпаленное спереди платье. Ухватил за руки, поднес к свету, нахмурился, очерчивая пальцем запястье.
— Откуда это?
Юля не сразу поняла, что мужчина говорит об ожогах. Выдрала руки, спрятала за спину и, чувствуя себя партизаном, мотнула головой:
— Так, ерунда. Не стоит вашего внимания.
— Ах, не стоит, — нехорошо так, с приговором, прищурился его высочество и, наклонившись, добавил: — Я смотрю, вы уже решаете, что стоит моего внимания, а что нет.
Под немигающим взглядом Третьего Юля поежилась, ощущая себя преступником-рецидивистом. Дышать стало тяжело, ладони снова закололо, и она бросила взгляд на спасительную лестницу, мечтая сбежать. Отступила, плюнув на приличия, но тихий голос заставил замереть на месте:
— Я настолько вам неприятен?
И что ответить? «Нет, вы — круты, ваше высочество, но у меня от вашей крутости поджилки трясутся, и сила воли испаряется. А состояние расплавленного шоколада — непозволительная роскошь для чужачки, вдобавок ассары».
— Не отвечайте, — бросил Третий, и через мгновенье зло хлопнула дверь, оставляя девушку в одиночестве.
Глава 22
Раскаяние нахлынуло с опозданием. Юля прикусила губу, тряхнула головой, кляня себя за трусость. И чем ей не угодил Третий? Вчера он был таким милым на прогулке, так к чему сейчас эта истерия глупой левретки? Испугало упоминание карцера или неудачная шутка про усложнение программы обучения? Нет, не то. Должна же быть причина, по которой она обидела нормального в целом мужика.