Мама и смысл жизни
Шрифт:
Возможно, это стихотворение без прикрас изображает ситуацию в доме Айрин после смерти ее брата, особенно конфликт родителей, отца и матери, которые пытались пережить гибель сына каждый по-своему, разительно несхожими способами. Такое часто бывает после смерти ребенка: муж и жена горюют по-разному (кстати говоря, в соответствии с гендерными стереотипами: чаще всего женщина переживает свое горе открыто, эмоционально, а мужчина подавляет его или отвлекает себя какими-то занятиями). У многих пар эти два способа приходят в противоречие друг с другом — именно поэтому так много браков распадается после смерти ребенка.
Я задумался о том, что роднит Айрин с другими образами из «Домашних похорон». Непостоянный размер кладбища — блестящая метафора: для фермера оно было
10
вдовья дорожка — огражденная платформа на крыше прибрежного дома, где жены моряков ожидали возвращения своих мужей из плавания
Горькие слова жены фермера о друзьях, которые ненадолго приходят на могилу и немедленно возвращаются в свою обычную жизнь — постоянная тема в процессе терапии Айрин. Однажды, чтобы проиллюстрировать ее, Айрин принесла мне репродукцию картины Брейгеля «Падение Икара».
— Поглядите на этих крестьян, — сказала она. — Работают себе, даже не посмотрят туда, где мальчик падает с неба.
Она даже принесла стихотворение Одена, описывающее эту картину:
Рассмотрим «Икара» Брейгеля: с какой ленцой все вокругВзирает мимо трагедии; пахарь, сжимавший плуг,Мог слышать вскрик и последний всплеск,Но падению вряд ли придал значенье;Солнца свет,Как и положено свету, выбелил ноги, в зеленке водТающие; а на роскошном паруснике народ,Глянув было, как мальчик упал с небес,Невозмутимо отбыл по назначенью. [11]11
Фрагмент стихотворения У.Х.Одена «Старые мастера», перевод С.Михайлова.
Что еще общего у ситуации Айрин с «Домашними похоронами» Фроста? Мать упорствует в своем горе, а практичного отца раздражает, что жена никак не успокоится; это тоже совпадало с тем, что Айрин рассказывала мне о своей семье.
Но эти наблюдения, как бы ни были они графичны и информативны, не объясняли в достаточной степени, почему Айрин так настаивала, чтобы я прочел статью. «Ключ к проблемам нашего с вами процесса,» — сказала она, и в этих словах крылось обещание. Я почувствовал себя обманутым. Может быть, я все же переоценил Айрин; может быть, в кои-то веки она промахнулась.
На следующем сеансе Айрин вошла в кабинет и, как обычно, прошествовала к своему месту, не глядя на меня. Она уселась поудобнее, поставила сумочку на пол рядом с собой, а потом, вместо того, чтобы несколько секунд молча глядеть в окно, как обычно в начале сеанса, сразу посмотрела на меня и спросила:
— Вы прочитали статью?
— Да, прочитал. Замечательная статья. Спасибо за рекомендацию.
— И? — Айрин хотела услышать что-то еще.
— Она меня заворожила. Вы рассказывали мне о том, как жили ваши родители после смерти Аллена, но, прочитав эти стихи, я словно увидел всё своими глазами. Теперь я гораздо лучше понимаю, почему вы не смогли снова поселиться с родителями, насколько тесно вы идентифицировали себя с поведением вашей матери, с ее борьбой против отца…
Я замолчал. Айрин смотрела на меня
Наконец она прошипела сквозь стиснутые зубы:
— Фермер с женой — это не мои родители. Это мы — вы и я.
Она замолчала, овладела собой и продолжила чуть мягче:
— Я имею в виду, у них есть что-то общее с моими родителями, но по сути фермер и его жена — это мы, вы и я, в этой самой комнате.
У меня голова пошла кругом. Ну конечно! Внезапно каждая строчка «Домашних похорон» окрасилась новым смыслом. Я лихорадочно думал. Никогда в жизни, ни до того, ни после, мне не приходилось так быстро соображать.
— Значит, это я притащил грязную лопату в дом?
Айрин отрывисто кивнула.
— И это я пришел на кухню в ботинках, облепленных могильной землей?
Айрин опять кивнула. На этот раз не так враждебно. Может, мне еще удастся искупить вину, главное — не медлить.
— И это я ругаю вас за то, что вы цепляетесь за свою скорбь? Это я говорю, что вы хватили через край, и спрашиваю, «зачем напрасно бередить себя»? Это я копаю могилу так размашисто, что гравий летит во все стороны? И это я постоянно раню вас словами? И это я пытаюсь протиснуться между вами и вашим горем? И, конечно же, это я преграждаю вам путь в дверях и пытаюсь насильно влить вам в горло лекарство от горя?
Айрин кивнула; слезы стояли у нее в глазах и катились по щекам. Впервые за три года отчаяния она открыто плакала в моем присутствии. Я протянул ей бумажный носовой платок. И себе взял один. Она потянулась ко мне и взяла мою руку. Мы снова были вместе.
Как же получилось, что мы так сильно разошлись? Оглядываясь, я понимаю, что столкнулись две совершенно разных мировоззрения: я — экзистенциальный рационалист, она — пораженный горем романтик. Может быть, конфликт был неизбежен; может быть, наши способы переживать горе принципиально несовместимы. Да и существует ли наилучший способ справляться с жестокими экзистенциальными фактами жизни? Думаю, Айрин в глубине души чувствовала, что есть лишь две, равно неприемлемые, стратегии: принять для себя, в какой-то форме, отрицание реальности или жить в невыносимом ежеминутном осознании ее фактов. Не эту ли дилемму высказал Сервантес устами бессмертного Дон Кихота: «Что тебе милее: мудрое безумие или дурацкая мудрость?»
У меня есть твердое убеждение, сильно влияющее на мой терапевтический подход: я не верю, что осознание реальности ведет к безумию, а отрицание — к здравости рассудка. Я всегда считал отрицание врагом и бросал ему вызов при каждом удобном случае — и в терапии, и в своей жизни. Я не только сам стараюсь отбросить все личные заблуждения, сужающие мой горизонт, делающие меня меньше и зависимее, но и пациентов своих поощряю делать то же самое. Я убежден: пускай мысль о том, чтобы встать лицом к лицу со своей экзистенциальной ситуацией, вызывает страх и трепет — в конце концов этот опыт исцеляет и обогащает личность. Мой психотерапевтический подход можно выразить словами Томаса Харди: «Не дойдешь до Лучшего, коль не готов Худшему смело в лицо взглянуть». [12]
12
Из стихотворения «In Tenebris II».
И поэтому с самого начала терапии я взывал к Айрин гласом разума. Я поощрял ее репетировать со мной обстоятельства смерти мужа и последующие события:
— Как вы узнаете о его смерти?
— Вы будете с ним, когда он умрет?
— Что вы почувствуете?
— Кому вы позвоните?
Точно так же мы с ней репетировали и его похороны. Я сказал ей, что пойду на похороны, и если ее друзья не захотят задержаться у могилы, то уж я, во всяком случае, останусь. Если другие побоятся выслушать ее мрачные мысли, я, наоборот, потребую, чтобы она выложила их мне. Я попытался убрать ужас из ее кошмаров.