Мама мыла раму
Шрифт:
— По-моему, это тост, — заметила Светка и налила по второй.
— Саш-ка! — раздалось со стороны дощатого сооружения.
— Труба зовет! — дядя Саша вскочил, быстро опрокинул стопку и кашлянул, что хорошо бы авансик…
И Светка стала лихорадочно рыться в сумке, но Вовка вынул из кармана стодолларовую бумажку и протянул дядя Саше. И тот замялся, что зачем аж долларами-то, но Вовка возразил, что твоему тезке вообще платили золотом за строку.
И дядя Саша положил бумажку в карман и гордо зашагал к выходу.
Светка встряхнула
— На посошок?
Вовка кивнул и, взяв наполненную стопку, сказал, что а ведь ты так и не знаешь, за что меня тогда в комитет комсомола вызывали…
И Светка опустила стопку и подняла на Вовку глаза.
Вовка спросил:
— Помнишь, мы писали сочинение «Мой любимый школьный предмет»? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — А на следующий день Клава, которая к тому же была школьным парторгом, взяла мою тетрадь и повела меня в кабинет химии, к нашей классной, и сказала, что вы только послушайте, что ваш ученик написал вместо сочинения… — и сам себя перебил: — Как в том анекдоте: «Правда ли, что можно предохраняться чаем? — Правда. — А до или после? — Вместо».
— Извини, — запротестовала Светка и по инерции подняла стопку, — но когда твои родители уехали в командировку, это просто чудо, что я не залетела…
А Вовка, как будто не слыша, продолжал:
— …и прочитала вслух:
В целой нашей школе, в целом комсомоле лучше нет предмета, чем Кочмарчик Света, —а Пашка Безукладников, который, оказывается, был в лаборантской, настучал на меня в комитет комсомола. Так что не зря я ему морду набил… — Вовка чокнулся со Светкой и выпил. — Хоть и не за это.
Бахчисарайский фонтан
— О! — удивленно вскрикнула Нина Ильинична, открыв дверь в коридор, куда выходили двери четырех квартир — ее и трех соседских, — и увидев появившийся здесь книжный шкаф.
Она подошла поближе: Пушкин, Лермонтов, Гоголь…
— Погибла Россия! — вздохнула Нина Ильинична, учительница литературы на пенсии, и добавила: — Шкафик мой родной…
Хотя, разумеется, это был вовсе не ее шкаф, а, как она догадалась, Наташи и Влада, ее молодых соседей из квартиры напротив, о которых она знала, что Влад — президент, а Наташа — домохозяйка.
Нина Ильинична позвонила в дверь напротив.
Открыла Наташа.
— Здравствуйте, — сказала Нина Ильинична, с вымученной улыбкой. — Что ж это вы книги… выставили?
И Наташа резко ответила, что на их месте будет камин, а что?
— А как же Свят? — напомнила Нина Ильинична.
(Свят был шестилетний сын Наташи и Влада).
— У него есть интернет, — отрезала Наташа и, кивнув на шкаф, спросила: — А вам что, мешает?
— Мешает… — с горечью начала было Нина Ильинична, но Наташа перебила, что, во-первых, его через пару дней вынесут на помойку, а во-вторых, еще неизвестно, кто здесь кому мешает, — и захлопнула дверь.
И Нина Ильинична побрела за хлебом, а когда вернулась, в коридоре стояло уже два книжных шкафа: второй возле двери квартиры, которую снимала женщина без имени.
Нина Ильинична подошла к шкафу: Тургенев, Гончаров, Некрасов…
Она позвонила.
— Шо случилось? — спросила открывшая дверь женщина.
Нина Ильинична кивнула на шкаф:
— А зачем вы книжки выбросили?
И женщина уперла руки в боки, что богатеям, значит, можно все, а нам, бедным людям, ничего?..
— А хозяйка разрешила? — перебила Нина Ильинична.
— Хозяйка сказала, что лично ей они не нужны, — ответила женщина и усмехнулась, что если России не нужны ее писатели, то нам и подавно.
— Кому это «нам»? — уточнила Нина Ильинична.
— Украине, — ответила женщина и добавила: — Потому что товар ставить некуда.
— Бедная Украина… — прошептала Нина Ильинична и медленно пошла в свою квартиру.
Она два дня не выходила из дома, а когда на третий вышла в коридор, то увидела третий книжный шкаф.
Нина Ильинична даже не подошла посмотреть, что в нем.
Но дверь возле шкафа открылась, и на пороге появилась хозяйка квартиры Таня, которая когда-то училась в классе Нины Ильиничны.
— И ты, Танюша… — выдохнула Нина Ильинична. — Такая хорошая была девочка…
Но Таня опустила глаза, что не такая уж и хорошая, потому что после одиннадцатого класса я сделала аборт, и меня это все время мучило, и я решила, что добьюсь высокого материального положения и возьму и детдома мальчика.
— А нельзя его просто… родить? — спросила Нина Ильинична.
И Таня, помотав головой, сказала, что это было бы слишком просто, ну… как если бы Татьяна вышла замуж не за генерала, а за Онегина.
И Нина Ильинична согласилась, что у тебя по литературе всегда пятерки были.
А Таня продолжала, что и вот я наконец получила хорошую работу, правда, не настолько, чтобы купить новую квартиру, но во всяком случае я уже подала заявление в детдом и теперь собираю документы.
И Нина Ильинична пожала плечами, что, наверное, все это хорошо, но…
А Таня перебила, что вы же сами говорили, что гармония, — она кивнула на шкаф с книгами, — не стоит слезинки ребенка… А я туда кроватку поставлю.
И Нина Ильинична ничего не ответила и пошаркала к выходу.
А Таня прислонилась головой к шкафу и заплакала.
А Нина Ильинична спустилась во двор и прошла к соседнему дому, в первом этаже которого был мебельный магазин.
Из магазина двое грузчиков, пожилой и молодой, выносили диван. А когда они погрузили его на машину, Нина Ильинична подошла к пожилому и спросила:
— Не поможете мне перенести три шкафчика из общего коридора в квартиру? — и быстро добавила: — Тут недалеко.