Мамаев курган: Памятник-ансамбль героям Сталинградской битвы
Шрифт:
В воздух взлетает и вторая моя нога. Руки мужа держат под ягодицами. Я цепляюсь за твердые плечи и со стонами принимаю резкие, быстрые проникновения.
Я очень боюсь слов. Любых. Поэтому рада, что мы делаем это молча. Раньше сказала бы – любим друг друга. Сейчас мне кажется, что предаем.
Айдар разрывает поцелуй и упирается лбом в мой лоб. Я перестаю цепляться за плечи, а глажу их. Волосы. Шею. Подбородок.
Мне так хорошо, что даже хныкаю. Не сразу осознаю, что мужские пальцы сжимают ягодицы
Да я никак не отделаюсь. Вообще.
Оргазм взрывает неожиданно для меня самой. Получается сильным и горьким. Прогибаюсь, изворачиваюсь, хочу закрыться и сползти с рук, но муж не дает. Продолжает трахать, сжав пальцами бедра. А еще сильо-сильно челюсти. Берет меня грубо и быстро.
– В глаза, Айка.
Я подчиняюсь короткому требованию. Наверное, так просто только потому, что парой секунд ранее кончила. Сейчас в голове пусто. И это – настоящий чистый кайф.
Смотрю в переполненное агрессией и желанием лицо и не боюсь. Отстраненно заключаю, что только сейчас в полной мере осознала, насколько не готова принимать судьбоносные решения.
Я ничего не ответила Науму. У меня на телефоне действительно хранится алгоритм действий. В голове – куча сомнений. Айдару я не призналась.
Я не знаю, стоит ли.
Я даже не знаю, стоит ли ему продолжать кончать в меня…
Тянусь к мужским губам. Айдар закрывает глаза и делает то же. Мы неаккуратно бьемся зубами, дальше — целуемся. Я чувствую, как член выходит. Встаю на носочек одной ноги, опускаю взгляд и вижу, как сперма выстреливает мне на живот.
Наверное, правильно.
Наверное, сейчас так будет лучше.
Айдар утыкается мне в висок и быстро дышит. А я глажу его по голове, успокаивая.
– Я сегодня допоздна, – немного прийдя в себя, Айдар предупреждает, я просто киваю.
Муж целует меня в щеку, а потом отпускает и вторую ногу тоже. Падаю на пятки. Разворачиваюсь под струи. Веду по животу, размазывая сперму. Жду, когда Айдар выйдет, но он снова прижимается ко мне со спины. Накрывает мою кисть своей ладонью. Не помогает смывать. Просто придерживает. Я поворачиваю голову – он смотрит вниз. На живот. Смотрит и как будто не видит.
– Твой отец настойчиво просит о встрече.
Говорит, судя по взгляду, кафелю, а не мне. Меня тут же обжигает стыдом, страхом и злостью. Не хочу. Я ничего не хочу знать.
– И что ты? – Но спрашиваю, как он хотел бы услышать – прохладно-безразлично. Я же должна спокойно воспринимать то, что мой брат в СИЗО. Мы же верим в честное расследование…
Даже в голове не удается проговорить эти слова без желчи. Наум меня знатно отравил.
– Сейчас я встречаться ни с кем из твоих не намерен. Знай.
Айдар прижимается губами к виску. Снимает руку
Я все это время не двигалась. Просто следила. И только оставшись в одиночестве, снова делаю шаг к регуляторам напора и температуры. Возвращаю все на исходные.
Идеально горячие струи бьют по телу. А я не понимаю толком, почему при этом дрожу.
***
Изнутри меня съедают сомнения и страхи. Наверное, это самое лучшее время для решительных действий. Но я – не такая.
Сейчас со злой иронией думаю, что роль покорной женщины – не так уж плоха. За тебя всё решают. Твоя задача: смиряться. Это вызывает протест, но до поры до времени.
Моя пора настала. Сейчас решить должна я. А готовности – ноль.
Я действую по накатанной. Провожаю Айдара на работу, собираюсь и еду к маме. В такси в очередной раз прокручиваю злосчастный разговор с Наумом. Ужасно, но мне приходится признать, что в его версии происходящего меньше всего незаполненных брешей.
Правда, как всегда, находится где-то между тем, что говорят заинтересованные. Мой брат не святой, но и муж, получается, тоже…
Правда и судить не мне. Прикрываться справедливостью тоже. Наум прекрасно знал, на что давить. Мое главное желание – чтобы все были живы и здоровы. Очень женское. Трусливое. Но такая уж я уродилась. Мне не понять чужих амбиций, я могу их только принять.
Или нет.
Когда думаю, что Айдар готов пожертвовать Бекиром ради своих – трясет. Когда думаю, что Бекир сам виноват, что вляпался – тоже.
Выхожу из такси с еще более тяжелой головой, чем садилась. На плечах такой груз, что давит к земле. Делая каждый шаг – превозмогаю.
Я не готова принимать большие решения, это правда. Поэтому продолжаю делать маленькие шажочки в том, что точно умею. Проведу еще один день с мамой. Она во мне нуждается. Буду рядом.
Повторяю это про себя раз за разом, проходя от калитки до порога. Ступаю по лестнице тяжелым шагом. Звоню в дверь, потому что все равно чувствую себя здесь гостьей, но потом сама же открываю, не дожидаясь ответа.
Захожу в отчий дом и почти сразу замираю, холодея. Мне кажется, что слышу плач. Молюсь Аллаху, чтобы именно казалось. Я теперь его очень боюсь. Когда всхлипы повторяются, хочется развернуться и уйти. Сбежать еще и отсюда. Во мне нет сил на успокаивающие речи, но быстро беру себя в руки. Нет? Найду.
Делаю несколько энергичных шагов, смотрю сначала на кухню, потом в гостиную.
Мама сидит за обеденным столом, ее локти вжаты в столешницу, голова лежит на ладонях. Она снова плачет, качает головой, захлебывается.
Подхожу к ней, сжимаю кисти, разворачиваю к себе и приседаю.
– Что случилось, мам? Где папа? Почему ты плачешь, ну мам? – Мне тошно от того, что произношу с легкой претензией. Не могу скрыть раздражения. Хотя на самом деле я понятия не имею, как сложно быть на ее месте.