Мамаша Кураж и ее дети (Перевод Б Заходера и Вс Розанова)

Брехт Бертольд

Мамаша Кураж. Этого я прямо не ожидала! Погоди, не торопи! Получишь ты фургон... Простилась я с ним. Семнадцать лет он у меня. Дай подумать минутку. Уж больно все сразу. Что мне делать? Все две сотни я не могу отдать. Хоть бы ты немного поторговалась с ним. Не могу же я безо всего остаться, всякий меня тогда ногами топтать будет. Иди скажи, дают сто двадцать гульденов, иначе ничего не выйдет. И так я без фургона остаюсь.

Иветта. Они не согласятся. Одноглазый торопит, боится, все время оглядывается. Может, лучше дать им все двести?

Мамаша Кураж (в

отчаянии.) Не могу я! Тридцать лет я маюсь. Дочке двадцать пять, и все не замужем. Должна я и об ней подумать. Не души ты меня, я знаю, что делаю. Скажи: сто двадцать, или ничего не выйдет.

Иветта. Ну, как знаете. (Быстро уходит.)

Мамаша Кураж (не глядя ни на священника, ни на Катрин, садится рядом с дочерью и принимается чистить ножи). Не побейте стаканы, они теперь не наши. Смотри, осторожней, не порежься! Швейцарец вернется, я дам и две сотни, если на то пойдет. Никуда твой брат не денется. На восемьдесят гульденов наберем лоток товару и начнем все сначала. Что ж, и не такие горшки об нашу голову ломались.

Священник. Сказано: велика милость господня.

Мамаша Кураж. Насухо надо вытирать!

Молча чистят ножи. Внезапно Катрин вскакивает и, рыдая, убегает за фургон.

Иветта (вбегает). Они не согласны. Я вас предупреждала. Одноглазый уже уходить хочет, говорит, толку, видно, не будет. Говорит, каждую минуту могут в барабан ударить - тогда, значит, уже казнь. Я до ста пятидесяти дошла, он и слушать не желает. Еле-еле я его упросила дождаться, пока я последний раз с вами поговорю.

Мамаша Кураж. Скажи ему, даю две сотни. Беги!

Иветта убегает. Молчание. Священник перестал вытирать стаканы.

Боюсь, слишком долго я торговалась.

Издалека доносится барабанная дробь. Священник встает и уходит. Мамаша Кураж продолжает сидеть. Темнеет. Барабанная дробь прекращается. Снова светлеет.

Мамаша Кураж сидит в той же позе.

Иветта (входит, очень бледная). Ну вот вам! Доторговались! Фургон ваш при вас останется. Одиннадцать пуль он получил, вот и все. Не стоило бы мне с вами больше возиться, но я там такую вещь услышала! Они ему, оказывается, не поверили, что он ларец в речку бросил, подозревают, что он спрятан у вас, и вообще вы с ним в сговоре. Они говорили, хотят тело сюда принести, надеются, вы себя выдадите, когда его увидите. Решила уж предупредить. Не признавайте его, а то все вы пропали. Они следом идут. Может, мне увести Катрин?

Мамаша Кураж качает головой.

Она знает? Она ведь, наверно, не слыхала про барабаны или не поняла?

Мамаша Кураж. Она знает. Приведи ее.

Иветта приводит Катрин. Та подходит к матери и останавливается. Мамаша Кураж берет дочь за руку. Двое солдат вносят носилки, на которых лежит тело, прикрытое простыней. Рядом шагает фельдфебель. Носилки опускают на землю.

Фельдфебель. Вот тут у нас один покойник, не знаем, как зовут. Надо записать для порядка. Он у тебя тут закусывал. Погляди - признаешь личность? (Поднимает простыню.) Ну как, признала?

Мамаша Кураж отрицательно качает головой.

Выходит,

до этого его не видала? Он же у тебя закусывал!

Мамаша Кураж качает головой.

Тащите на свалку, его никто не знает.

Тело уносят.

IV

Мамаша Кураж поет "Песню о великом смирении".

Офицерская палатка. Мамаша Кураж ждет у входа. Из палатки выглядывает

писарь.

Писарь. Я вас знаю. Это у вас лютеранский казначей укрывался? Лучше и не суйтесь с вашей жалобой.

Мамаша Кураж. Нет, я буду жаловаться. Потому как я не виноватая, а коли я это дело так оставлю, скажут, что у меня у самой рыльце в пушку. Весь товар в фургоне саблями порубили, да еще ни за что ни про что пять талеров штрафу содрали!

Писарь. Послушайте моего совета - держите лучше язык за зубами. У нас маркитанток нехватка, вот мы вашу лавочку и терпим, пока вы штраф платите рыльце-то у вас в пушку.

Мамаша Кураж. Буду жаловаться!

Писарь. Ну, как знаете. Тогда подождите, господин ротмистр сейчас заняты. (Скрывается в палатке.)

Молодой солдат (врывается, ругаясь). Bouque la Madonne! Где тут этот распроклятый гад - ротмистр? Наградные мои зажилил и сам с бабами пропил! Зарублю!

Пожилой солдат (вбегает за ним). Тихо, ты, дурья голова, заберут!

Молодой солдат. Выходи, ворюга! Я из тебя котлету сделаю! Где мои наградные? Я один в реку кинулся - из всего эскадрона один, - и мне не на что кружку пива выпить!.. Нет моего терпения! Выходи, на месте зарублю!

Пожилой солдат. Пресвятая дева, сам себя парень губит!

Мамаша Кураж. За что это они ему награды-то не дали?

Молодой солдат. Пусти, говорю! А то я тебя порублю, все одно пропадать!

Пожилой солдат. Он коня полковничьего спас, а на водку ни гроша не получил. Молодой еще, порядков не знает.

Мамаша Кураж. Пусти ты его, не собака он, чтобы на цепи держать. Чаевые требовать - дело законное. А то чего ради солдату стараться-то?

Молодой солдат. Того ради, чтобы эта сволочь там пьянствовала. Эй вы, трусы! Я отличился, подавайте мне мои наградные!

Мамаша Кураж. Ты, паренек, на меня-то не ори: мне и без тебя тошно. И, кстати, глотку свою побереги, может пригодиться, когда ротмистр выйдет. А то он придет, а ты уж осип и словечка вымолвить не можешь, и ему тебя в колодки сажать незачем. Крикуны скоро выдыхаются. Поорал полчасика, а больше уж и духу не хватает, впору его спать укладывать.

Молодой солдат. У меня духу хватает, а спать я не хочу. Жрать я хочу. Хлеб из желудей да конопли пекут, да и то не вволю дают, скаредничают. Этот там с курвами мои наградные пропивает, а я голодный хожу. Убить его мало.

Мамаша Кураж. Как же вам тут не голодать? Прошлый год ваш командующий нарочно войско по хлебам пустил, чтобы все вытоптали. Я тогда за сапоги десять гульденов брать могла, только не было ни у кого из вас десяти гульденов, а у меня сапог. Вот ведь не чаял, что ему до нынешнего года тут стоять придется, а пришлось. От этого и голодуха. Оно понятно, что ты осерчал.