Мамонт
Шрифт:
—Какой номер?
—А вот такой.
Полковник извлек из кармана грязную белую тряпку, в две ладони, на ней черным: «П-234».
—Не веришь, что нашли? Не веришь? А волки на что?
Гаузе пожал плечами. Ничего ему эта тряпка не говорила.
—Я искал мамонта, – сказал он. – Не нашел, потерпев крушение.
Вздохнул полковник.
—На суде, – сказал он, – это может послужить водоразделом между жизнью и смертью. А уж лишнюю пятерку я тебе гарантирую.
—Ты слушай, – посоветовал
Нос его приблизился к лицу Гаузе, откуда-то, невесть откуда кулак выскочил. И в подбородок Петру Гаузе врезал.
Петр Гаузе поднялся на ноги, раздумывая, откуда кулак взялся, если и полковник, и капитан смотрят на него с интересом, без озлобления, сами не понимают, зачем он на пол садился. Гаузе головой помотал, хотел возразить, но тут увидел на столе пачку папирос «Казбек». И так ему захотелось покурить, что непроизвольно сказал:
—Разрешите папироску, товарищ полковник.
Полковник удивился, пакет на стол опустил, руками развел: вот, мол, какой странный человек мне попался, – и вежливо, пальчиком, пачку через стол повез, к Гаузе.
Но только Гаузе дотянулся до пачки, как кулак его снова настиг. И на пол свалил с помутнением сознания. А в глаза зайчики били, потому что полковник привстал, даже через стол перегнулся, смотрел на Гаузе с сочувствием, но пачку папирос тем временем спрятал в ящик стола.
—Пускай отдохнет до суда, – сказал полковник. – Намаялся.
Он из воздуха бумажку взял, протянул Петру Гаузе.
Гаузе бумажку получил, а Левкой к нему наклонился, авторучку подал, показал, где расписаться в получении.
Это повестка была.
«Товарищеская тройка приглашает Вас явиться на разбор Вашего дела в любое удобное для Вас время от 15 часов до 15 часов 3-х минут завтрашнего дня».
Левкой ручку забрал обратно и стал подталкивать Гаузе к двери, сапогами, и Гаузе даже одобрял его брезгливость, потому что Гаузе был очень грязен.
На четвереньках выполз Гаузе в холл, сержант за столиком головой покачал – ах как нехорошо здесь ползать! – обошел спереди, но не помог, а наступил на руку, очень больно. Гаузе руку подобрал под себя и упал головой вперед. Дальше он не помнил.
5
Петру Гаузе казалось, что он спал, только не выспался. И спина закоченела.
Лежал он на нарах, как на вагонной полке.
Было в том вагоне полутемно, Гаузе развернулся из эмбрионального положения, начал елозить спиной по нарам, чтобы спина отошла, и тут понял, что над ним вторые нары и там кто-то есть.
Тот «кто-то» услышал шевеление Гаузе, заскрипел досками – сверху свесились сапоги. Блестящие, со шпорами, съехали вниз, встали у головы Гаузе, и оказалось, что выше сапог – серые кальсоны.
Спустился седоусый старик, крепкий еще. Поверх кальсон поношенный китель.
– Где глаз-то потерял? – спросил он у Петра Гаузе.
– Доброе утро, – сказал Петр Гаузе, человек воспитанный. – Какой глаз вы имеете в виду?
Однако ему только казалось, что он воспитанно разговаривает. На самом деле болтал неразборчиво: рот разбит, язык великоват. Пощупал ладонью лицо – в самом деле, один глаз заплыл, щекой подперт. Догадался:
—Это меня потом били, а я не заметил.
—Бывает. Ты кто будешь?
«Глазок» в двери отодвинулся, оттуда голос:
—П-234 ожидает суда. За побег и экономическую диверсию.
—Ах ты, заботники, – сказал старик, поднялся, к двери подошел, достал из кальсон гвоздь, заклинил им глазок.
Вернулся, спросил:
—Далеко уйти успел?
—Я не ушел, а пришел, – сказал Гаузе. – Все документы утопил и заблудился.
—А номер спорол? Они за это очень серчают.
—Я нашел мертвого человека, на шпалах. С него ватник снял.
—Главное, – сказал старик, – не поддавайся безумию. Я вот сколько лет не поддаюсь?
Сыро, темно, холодно, по стене пауки бегают, окошко трубой под углом вверх уходит. Сколько же лет? Но спросить неудобно, нетактично. Он вместо этого так спросил:
—Где вы чистите сапоги?
—А их чистить не надо. Это личный подарок председателя реввоенсовета товарища Троцкого. Их без ног снять невозможно.
Ну кто из них поддался безумию?
—Где мы находимся? – спросил Гаузе. – Мне многое непонятно. Почему я подвергся избиению и получил повестку? Почему мне никто не верит?
—Повестку покажи, – сказал старик.
Поглядел на бумажку.
—Зря расписался, – сказал он. – Теперь-то уж точно закатают. Тебе сколько оставалось?
—Я, понимаете, по тайге шел, мамонта искал…
—Я тоже бегал, – сказал старик. – Восемь раз бегал.
—Это же недоразумение. Я ниоткуда не убегал. Я сюда случайно пришел. Зачем мне убегать?
—Ну что ж, стой на своем, – сказал старик. – Имеешь право.
Он пошел в угол, там стоял сосуд под крышкой. Старик спустил кальсоны, сел на сосуд. Гаузе отвернулся, чтобы не показаться невежливым. А старик рассуждал:
—Бегство есть бессмысленное действие, но все мы – человеки бессмысленны. Здесь особенно…
Дверь заскрипела, а старик закричал:
—Рано к нам еще!
В камеру вошел солдат с ключами, за ним – неопределенного возраста молодой человек в белом халате с чемоданчиком в руке, за ним – женщина. Врачи?
—Темно, – сказал молодой человек.
Солдат выглянул в коридор и крикнул:
—Сидоров, дай свет!
Лампочка под потолком, голая, желтая, мигнула, вспыхнула – глазам больно.