Маньчжурские стрелки
Шрифт:
— Вообще-то мне удобнее было бы считать вас просто русским. Но в данном случае вы как русский устраиваете меня даже в японской оправе.
— Хотя ваши собственные корни уходят в Украину и, очевидно, в Татарию. Хотя по типу лица к татарам вас причислить трудно.
— Исходя из вашего лексикона, меня следует воспринимать как татаро-украинца или украино-татарина, — добродушно согласился князь. — Однако воспринимаю себя славянином. Тем более что на самом деле в роду моем начиналось все не с татар, а с половцев.
— Которых все большее число ученых причисляет
— Даже не смею высказывать удивления. Тем не менее весьма польщен.
Они уселись за низеньким столиком, по-восточному скрестив ноги, и с минуту выжидающе смотрели друг на друга.
— Вы сказали: «Воспринимаю себя славянином», — напомнил Имоти. — Полковник Исимура, которого имею честь представлять здесь, учел это. Он терпимо относится к национализму русских, если только этот национализм выдержан в рамках благоразумия.
— В данном случае в рамках, господин подполковник. Что заставило вызвать меня из казармы? Слушаю вас.
Имоти отметил про себя, сколь независимо держится ротмистр, но тотчас же вспомнил: «Так ведь князь же!». Да и чувства раздражения независимость Курбатова у него не вызывала. Это чистокровных японцев коробит и бросает в гнев любая «недостаточность чинопочитания», его же, полусибиряка, чаша сия миновала.
К тому же Имоти знал, что имеет дело с одним из лучших диверсантов русских. И что очень скоро этот человек поведет группу маньчжурских стрелков в «рейд смертников», как именовали теперь операцию семеновцев в штабе Квантунской армии. Рейд, из которого вряд ли кто-либо сумеет вернуться.
— Только откровенно, князь: вы действительно рассчитываете достичь границ Германии, причем идти к ним, как подобает истинным диверсантам?
— Значит, вам уже сообщили, что группа пойдет к Германии? — неприятно удивился Курбатов, разочарованный тем, что сохранить цель рейда в тайне Семенову так и не удалось.
— Держать такое втайне от японской разведки?! Тем более что акция не ущемляет интересы Страны восходящего солнца.
— Ну, секретность больше относилась к сталинской разведке.
— Нет, это было бы неблагоразумно, — не воспринял его оправдания Имоти. — Так вы действительно надеетесь достичь стен рейхсканцелярии фюрера?
— Готовлюсь как к самой важной в своей жизни операции.
— …Которая, в случае успеха, принесет вам славу. А в разведывательно-диверсионных кругах всего мира, в истории разведки — даже бессмертие.
Говоря что-либо, подполковник слегка запрокидывал голову и закрывал глаза. Словно произносил слова клятвы, молитвы или просто наслаждался собственным слогом. Скорее всего, наслаждался…
— Славолюбие больше присуще людям искусства. Что же касается диверсантов, то их спасение, как впрочем, и величие, — не в великой славе, а в великой безвестности.
— Прекрасно сказано, князь: «Величие диверсанта в его великой безвестности»! — И Курбатов обратил внимание на то, что так радостно и громогласно ни один японский офицер реагировать на его слова не стал бы. Все-таки выпирала в этом японце русская, казачья душа, выпирала, как бы он ни старался при этом «объяпониваться». — Однако хватит об этом. Вам приходилось слышать что-либо о таком генерале — Андрее Власове?
— Генерал-лейтенант Красной армии. Перебежчик. Находится в Германии. Сколачивает Русскую освободительную армию. Что бы я ни сказал о нем дальше, все равно обнаружится, что больше, чем знает японская разведка, знать не могу.
Бесшумно появился карликового роста японец-официант. Очевидно, владелец ресторана специально подобрал такого официанта, который смог бы ставить блюдо на низенький столик, почти не нагибаясь.
— Японскую разведку больше всего интересовал тот факт, что какое-то время Власов находился здесь, в Китае.
Курбатов так и не смог привыкнуть к священной для японцев саке, которую казаки называли не иначе, как «ослиной мочой». Рисовая водка всегда вызывала у него аллергическое отвращение. Но все же, как и подполковник, он отпивал ее мелкими, почти неощутимыми глотками, ибо не питие это было, а церемония застольной беседы.
— О том, что Власов служил в Китае, слышу впервые, — признался Курбатов. — То есть он воевал на стороне китайцев против вас?
— О Власове здесь мало кто мог слышать, поскольку скрывался он под псевдонимом Волков. Воевать не воевал, но инструктировал. Сначала всего лишь читал лекции, наставляя чанкайшистских командиров по части тактики, затем какое-то время числился начальником штаба советского генерала Черепанова, то есть главного военного советника Чан Кайши. Ну а весной 1939 года его направили советником к губернатору провинции Шанси генералу Янь Сишаню.
— Которому пророчили будущее диктатора Китая, — решил проявить хоть какое-то знание ситуации той поры Курбатов.
— Сам-то он видел себя императором, однако Власова к нему подослали не для того, чтобы тот помог ему взойти на трон. Умысел состоял в том, что Власов должен был убедить Янь Сишаня объединить подчиненные ему войска с войсками армии Чан Кайши. Точнее, поддержать действия Чан Кайши против японской императорской армии. Особых успехов на этом поприще Власов, конечно, не достиг. Тем не менее после отзыва Черепанова в Москву его сделали главным советником Чан Кайши.
— Вот оно что! Оказывается, не такой уж он серый полевой генералишко, каким мог бы показаться.
— Меня удивляет, князь, что, готовя к «походу на Берлин», ваши наставники столь скупо информировали вас о Власове.
— Возможно, потому что сами информированы были столь же скупо.
— Не может такого быть. Мы предоставляли генералу Семенову и полковнику Родзаевскому довольно полную информацию.
— Значит, остается другое объяснение: атаман Семенов не стремится налаживать связи с бывшим большевистским генералом, отдавая предпочтение генералам Краснову и Шкуро. Да и то лишь потому, что Деникин решительно отошел отдел и, чтобы не сотрудничать с немцами, бежал из Франции за океан.