Маньчжурский кандидат
Шрифт:
— Вы начали разбираться с медалью?
— Само собой. С чем же еще?
— И есть успехи?
— Дело продвигается медленно, но верно.
— Результаты подтверждают наши предположения?
— Полностью.
— Значит, фальшивка?
— Судя по всему, да.
— Так я и знал. Так и знал. — Реймонд, ошеломленно покачивая головой, переводил взгляд с Амджака на Леннера. — А на такой вопрос вы в состоянии ответить? — осведомился он. — Можете вы мне объяснить, с какой стати коммунистическим шишкам понадобилось, чтобы Почетную медаль вручили совершенно неизвестному им человеку?
Амджак не отвечал. Казалось, что-то его смущает. Реймонд понял, что ответа не будет, и смерил собеседника
— Это был риторический вопрос, — надменно заявил он.
Амджак прочистил горло:
— Сказать по правде, мистер Шоу, у нас самих от этого голова крутом идет. Ни одно наше предположение не подтвердилось, и теперь мы не знаем, что и думать.
Реймонд посмотрел на Леннера, изучая его тыквообразную голову, усики и глазки, похожие на арбузные семечки. Ответный взгляд Леннера смутил Реймонда.
— Вы не разговаривали с Элом Мелвином? — спросил Реймонд. Гигантская музыкальная машина у него за спиной плакала тонким голоском больного ребенка, силящегося убежать от жуткого грохота. — Наш бывший капрал. Он живет на Аляске.
— Да, сэр. Мы с ним беседовали, — угрюмо подтвердил Амджак.
Марко добавил:
— Реймонд, в этом деле не осталось ни единого пятачка, который мы не прочесали бы частым гребнем. Мы говорили со всеми членами патруля. Ради этого исколесили полстраны, проделали девять тысяч миль, если не больше. Мы убеждены: Чанджин здесь в качестве вражеского агента, сейчас он твой телохранитель, но если понадобится, станет твоим убийцей. Два моих подразделения — в Нью-Йорке и Вашингтоне — заняты только этой проблемой. Всего их у нас семнадцать. Мистера Амджака нам любезно предоставило ФБР, мистер Леннер — эксперт Центрального Разведывательного Управления. Днями и ночами я бьюсь над этой загадкой — зачем врагу понадобилось пускаться во все тяжкие, лишь бы добыть для тебя Почетную медаль? Именно этим занимаюсь я, занимаются Амджак, Леннер и все остальные наши люди. Белый дом требует от нас, чтобы мы предоставляли еженедельный доклад, причем копия этого доклада отправляется в Объединенный Комитет Начальников Штабов. А хочешь, Реймонд, я тебя совсем удивлю? Скажу нечто такое, от чего события предстанут в совсем ином свете, и ты окончательно поймешь, какой важной и уникальной персоной стал? Так вот, копии докладов отсылаются также премьер-министрам Великобритании и Канады и президенту Мексики.
— Но какого черта? — Реймонда это вторжение в его личную жизнь привело в такую ярость, словно четверо вышеперечисленных глав правительств разделили его между собой на ужин. — Какое отношение мексиканцы и эти чертовы англичане — между прочим, они чуть не убили мою мать! — имеют к этой медали, будь она неладна?
Леннер похлопал Реймонда по руке. Реймонд бросил на него сердитый взгляд и убрал руку.
— Почему вы не слушаете? — спросил Леннер. — Если все время перебивать, ничего не узнаешь.
— Никогда больше ко мне не притрагивайтесь, — процедил Реймонд. — Если хотите и дальше остаться в своем ведомстве, перекладывать с места на место бумажки и дожидаться пенсии, никогда больше меня не трогайте. — Он взглянул на Марко. — Продолжай, Бен, — закончил он уже спокойнее.
— Взвесив все за и против, мы пришли к заключению, — заговорил Марко, — что приближается время, когда станет ясно, зачем им понадобилось, чтобы ты получил Почетную медаль. Та история случилась в пятьдесят первом году. Чанджин прибыл сюда для исполнения своих обязанностей лишь в пятьдесят девятом. После восьмилетнего перерыва. То, что произойдет, произойдет совсем скоро. ТЫ избранный, Реймонд. Они тебя выбрали, а теперь охраняют. И мы — тоже. Тебя это пугает, Реймонд?
— Меня?
Испугать Реймонда не могло ничто. Чтобы бояться, надо иметь что терять. Чтобы привести человека в ужас, необходимо, чтобы у него было хотя бы что-то, пусть одно-единственное, чем
— Я так и объяснил членам нашей группы. И наши психиатры тоже предсказывали, что ты займешь именно такую позицию — полное бесстрашие, я имею в виду. До сегодняшнего дня. Потому что сейчас я вынужден тебя напугать, Реймонд. Теперь тебе придется думать о себе как о своего рода бомбе с часовым механизмом, которую завели восемь лет назад, а сейчас завод кончается. Ты босиком ходишь по лезвию бритвы. Только ты сможешь заметить тот поворотный момент, когда цель твоей миссии станет ясна и придет время сделать решающий шаг. С вполне предсказуемым результатом. Твоя страна, моя страна, наша страна подвергается опасности; и угрожаешь ей ты. ТЫ вынужден будешь поступить так, как тебе приказали или прикажут. Они влезли тебе в голову. Я в этом убежден. Готов поклясться перед Богом.
— Что-о-о!
Реймонду не понравился такой поворот разговора. Все внутренности у него скрутило. Что за сволочной мир! С какой стати Марко говорит, что эти свиньи у него внутри?
— Как я уже сказал, этим летом мы встретились со всеми членами нашего патруля, — продолжал Марко. — Знаешь, как они отзывались о тебе — все до одного? С их слов выходило, что такого верного товарища, такого славного, доброго, одним словом, во всех отношениях замечательного человека они никогда в жизни не встречали. Абсолютно все говорили о тебе с любовью и нежностью, Реймонд. Ну не забавно ли?
— Забавно? Да это просто какой-то бред.
— И как ты его объяснишь?
Реймонд пожал плечами и скривился.
— Я спас им жизнь. То есть они решили, что я им ее спас. Может, они поэтому и распустили слюни?
— Вряд ли. Мое отношение к тебе тоже не вполне объективно, так что докапываться до истины пришлось с помощью психиатров. И все же я хорошо помню, что перед тем патрулированием тебя и твоих товарищей разделяла глубокая пропасть. Они, видишь ли, не то чтобы ненавидели тебя; они боялись твоих насмешек. Ты действовал на них каким-то замораживающим образом, так что их неприязнь к тебе всегда оставалась на одной и той же стадии — неловкости и растерянности. Любой психиатр скажет, что такое отношение — со стороны как группы, так и отдельного человека — не может превратиться в восхищение и глубокое уважение просто из чувства благодарности. Нет, нет и нет.
— Что ж, жизнь — не конкурс популярности, — хмыкнул Реймонд. — Я не просил их меня любить.
— Сейчас я докажу со всей очевидностью, что тебе влезли в голову, Реймонд. Как-то ты полушутя сказал мне, что после армии стал испытывать гораздо больший интерес к женщинам, чем прежде. Раз уж пришлось тебя испугать, придется и смутить. Мы всё проверили. Мы в этом деле эксперты. Эксперты среди экспертов. Мы прочесали твою жизнь вдоль и поперек. Когда ты закончил службу, тебе было двадцать два, почти двадцать три, и ты ни разу в жизни не спал с женщиной. Мало того, ты ни разу даже не целовал женщину. Я прав, Реймонд? — Марко перегнулся через стол. Его глаза светились нежностью. Он произнес совсем тихо: — Ты ведь даже не целовал Джози, верно, Реймонд?
— Твои люди нашли Джози? В Аргентине?
Реймонд вовсе не разозлился. Давным-давно он раз и навсегда сказал себе, что Марко не может стать для него источником никакого зла. Тем не менее услышанное сейчас его потрясло, и такое за всю историю их отношений произошло впервые. Реймонд испытывал восторг от общения с человеком, который видел Джози, сидел с ней за одним столом и разговаривал, о чем бы то ни было, а он к тому же разговаривал с Джози о Реймонде, о том прекрасном далеком лете — и о поцелуях. Казалось, Реймонд смотрит сам на себя сверху вниз, с космических высот, и видит забегаловку Чарли и одновременно — свою милую Джози, в беседке, под большим розовым кустом, она сидит и вяжет что-то мягкое и теплое, там, в Аргентине.