Маньчжурский кандидат
Шрифт:
XVI
Европейское турне миссис Джон Айзелин, предпринятое ею летом пятьдесят девятого года в сопровождении сына, вылилось в невообразимую и тем не менее чрезвычайно характерную для нее цепь событий. Миссис Айзелин ухитрилась сделать невероятно много для настоящего и будущего антиамериканизма и вбить клиньев между Америкой и ее союзниками намного больше, нежели любой другой человек или группа людей (не считая ее мужа) за всю историю XX века.
Всякий раз, сидя рядом со своим представительным, но довольно странным сыном перед журналистами, она приводила новые доводы в пользу своего путешествия. В Париже эта женщина заявила, что занимается поиском ошибок во внешнеполитической деятельности правительства США. В Бонне сказала, что ищет следы подрывной деятельности американского правительства за океаном. В Мюнхене
Единственный брат миссис Айзелин был к тому времени американским послом в Италии. Когда в конце июля они посетили Рим, он пригласил сестру и племянника остановиться в доме, где жил со своей семьей. Приглашение миссис Айзелин приняла, воспользовавшись посредничеством «Ассошиэйтед Пресс». «Мой брат очень мне дорог, — эти ее слова предназначались для публикации на многих языках, — и я бесконечно счастлива встретиться с ним после долгой разлуки, внимать его мудрым речам, покоиться в его объятиях. Мы оба не покладая рук работаем на пользу нашей родины, поэтому подолгу пребываем в разлуке. Вот и сейчас, много лет мы практически не общались». Тот факт, что их общение возобновилось исключительно благодаря специальному приказу госсекретаря США, согласно которому послу надлежало пригласить к себе сестру, разумеется, не упоминался.
Из резиденции посла миссис Айзелин съехала на второй день. Она перебралась в «Гранд-Отель» и тут же созвала пресс-конференцию, на которой объяснила свои действия. Полная стенограмма пресс-конференции была опубликована в «Нью-Йорк таймс», в номере от 29 июля 1959 года. Вот что миссис Айзелин заявила: «Я разрываюсь на части, в полном смысле этого мелодраматического выражения. Я люблю брата, но долг призывает родину любить больше. Преданность любимому брату я вынуждена принести в жертву более великой преданности будущему Запада. Посольство моего брата — марионеточное, им манипулируют американские коммунисты под непосредственным руководством Кремля. Всеми силами души я хочу верить, что это — следствие инертности и неведения брата, а не намеренное его злодеяние».
Когда помещение опустело, Реймонд вяло осведомился у матери, какого черта она сделала брату такую неслыханную пакость.
— Реймонд, дорогой, — отвечала мать, — невозможно без конца подставлять другую щеку. Когда-то давным-давно я пообещала моему так называемому братцу, что однажды прибью его лапу к полу. Теперь у него есть шанс убедиться, что я не шутила. Вот так-то, мой милый Реймонд.
Брат миссис Айзелин тут же подал прошение об отставке, которое было незамедлительно принято государственным департаментом. Однако Белый дом в удовлетворении прошения отказал — не то из-за медлительности Фостера, который не передал бумаги Джиму, не то из-за нерасторопности Джима, помешавшей ему завизировать их у Фостера. В течение последовавших тридцати шести часов вопрос пребывал в состоянии хрупкого равновесия, пока, наконец, по возвращении президента из путешествия по самым зеленым холмам Джорджии воля последнего не возобладала и брат матери Реймонда не был восстановлен в своих посольских правах. Причиной этого проявления президентской мудрости были припадки буйной ярости, которые вызывало в нем одно лишь упоминание имени Джонни Айзелина.
Пока миссис Айзелин настойчиво завоевывала внимание мировой прессы, сенатор Айзелин счел необходимым издать собственную директиву, в которой суть миссии его супруги в Европе разъяснялась с позиций Вашингтона. В интервью, взятом у него во время формального расследования состояния дел в Министерстве сельского хозяйства, он, обращаясь к миллионам верных слушателей по всей стране, заявил:
— Моя жена, эта удивительная женщина, так много выстрадавшая во имя своего патриотизма, выступает за границей в роли эмиссара [26] Сената Соединенных Штатов. Ее задача — выяснить, какую сумму нынешняя администрация потратила на поддержку коммунизма в западном мире. Надеюсь, я раз и навсегда удовлетворил любопытство определенных кругов по этому вопросу.
26
Эмиссар—
Увы, этим высказыванием Джонни не удалось решить вопрос раз и навсегда, поскольку президент настаивал, чтобы лидер меньшинства в Сенате дал политическую оценку высказыванию сенатора Айзелина — и тем самым действительно решил вопрос раз и навсегда. Президент совершенно упустил из виду тот факт, что лидер меньшинства руководит меньшинством не где-нибудь, а в Сенате, где любые указания со стороны исполнительной ветви власти истолковывают традиционно превратно.
Текст, вышедший из-под пера лидера меньшинства, был образцом политического компромисса. Как представитель Сената, лидер отрицал, что госпожа Айзелин является официальным представителем Сената Соединенных Штатов — хотя тут же признал, что для Сената было бы огромной честью считать ее своим эмиссаром.
— Госпожа Айзелин — прекрасная и благородная леди, — продолжал этот воспитанный джентльмен, до глубины души довольный предоставившейся возможностью насолить Белому дому, — блестящая женщина, с чьим обаянием и изяществом может соперничать разве что ее несравненный ум. Поэтому я убежден, что ни она, ни ее выдающийся муж не станут утверждать, будто кто-либо, официально не назначенный представителями госструктур и не облаченный священным правом заседать в Сенате Соединенных Штатов, может выступать в роли представителя этого института. Думаю, правильнее всего будет выразиться так: госпожа Айзелин, где бы она ни находилась, всегда представляет Америку. (Бурные аплодисменты.)
Благородный джентльмен даже получил письменную благодарность от «Общества дочерей американских борцов за свободу» за галантность, проявленную по отношению к американским женщинам.
Отзывы европейской прессы, главным образом консервативной, носили иной характер. Стокгольмская «Дагенс нюхетер», крупнейшая и влиятельнейшая ежедневная шведская газета, писала: «Что бы ни обнаружила жена сенатора Джона Айзелина, она все испортила собственной глупостью и высокомерием. По способности разжигать антиамериканские настроения она обставила и КГБ, и всех его наемных агентов, вместе взятых. По единодушному мнению европейцев, миссис Айзелин символизирует прямо противоположное тому, за что выступает Америка и за что мы ее ценим. Айзелинизм, этот архивраг свободы, позорит США».
На всем протяжении турне, вплоть до самых его последних дней (а закончился вояж в Великобритании), Реймонд в своей ежедневной, передаваемой по телеграфу колонке ни разу не упомянул о существовании матери и отчима. Тем не менее он описывал события на европейской политической сцене таким образом, что у читателя создавалось отчетливое впечатление, будто автор колонки находится в самой гуще происходящего. В «Дейли пресс» заявили, что он непременно должен напечатать заявление, в котором высказал бы свое собственное мнение по поводу вояжа матери, и для достижения этой цели готовы были даже прибегнуть к угрозам. Это была полная нелепица, порожденная потребностью столичной публики по любому вопросу иметь информацию из первых рук.
Чарльз О'Нил, издатель газеты Реймонда, действовал более тактично. Он позвонил своему сотруднику в отель «Савой» в Лондон и, после обмена информацией относительно погодных условий в обеих странах и природных феноменов прошлых лет и, в заключение, обсуждения прогнозов погоды по обе стороны Атлантики, О'Нил, которому предстояло оплачивать разговор, внезапно оборвал все эти разглагольствования, заявив, что Реймонд, судя по всему, не имеет ни малейшего понятия ни о степени общественного интереса, вызванного европейским турне его матери, ни о том, сколь тесно он сам, Реймонд Шоу, ассоциируется в глазах публики с супругами Айзелин и их действиями. Нервно подергиваясь при мысли о размере телефонного счета, О'Нил привел выдержки из пары-тройки статей. Реймонд был так поражен, что сперва потерял дар речи. А затем спросил, как, по мнению О'Нила, ему следует поступить. Издатель ответил, что не понимает, почему бы не возложить оплату телефонного счета на синдикат… Затем последовал тяжелый вздох и О'Нил сказал, что ему кажется, что как газете, так и Реймонду следует отойти от их нынешней несгибаемой позиции в отношении семейства Реймонда — позиции, сводящейся к полному неупоминанию супругов Айзелин — и опубликовать, по крайней мере, одну статью на эту тему, посвятив ее обсуждению айзелинизма в целом и нынешнего турне в частности.