Манглабит Варанги
Шрифт:
Самсон невольно замер, засмотревшись на красавицу — а когда та подняла на него взгляд с застывшим в нем вопросом и легкой, едва уловимой насмешкой, манглабит поспешно шагнул вперед, держа поднос на вытянутых руках:
— Ваша трапеза, госпожа.
— Спаси тебя Бог, Роман…
Василисса (в дань уважения многие величали грузинскую царевну ее прежним титулом) ответила сотнику мягким, бархатистым голосом, особо выделив его имя. Ничего личного, вовсе нет! Просто умные правители всегда старались запомнить тех, кто им служит — и особенно охраняет, порой обращаясь к ним по имени, как бы выделяя и приближая к себе. А Александр Македонский, к примеру, лично знал многих своих воинов, и бодрил их перед Гавгамелами, перечисляя подвиги и старые заслуги… Так вот, Самсон знал об этом — и все же от голоса возлюбленной, произнесшей его имя вслух, манглабита бросило в жар, а руки его немного задрожали. В тоже время, из-за слишком поспешного его движения предательский свиток — а точнее просто свернутый листок пергамента — упал с подноса под ноги русичу…
— Что это?!
— Это…
Роман опешил; наконец-то поставив поднос с парфирогенитом на стол, он замер на месте, не зная, что сказать… Между тем Мария выпрямилась — и неожиданно грозно сверкнув глазами, строго спросила:
— Я повторяю свой вопрос, манглабит — что это, и кто это тебе дал?
Самсон не нашелся что ответить, стремительно заливаясь краской — а василисса продолжила мерить русича напряженным взглядом:
— Ты хоть знаешь, что ромеи умеют пропитать ядом любой свиток или страницу книги так, что коснувшись пергамента, несчастная их жертва тотчас умрет? Или… Или ты об этом как раз и знаешь?! Говори, кто передал тебе это!
Горянка под конец речи сорвалась на крик, а глаза ее засверкали неподдельным гневом! Кажется, василисса действительно боится ядов — и пожалуй, даже ждет отравления… Ничего не ответив, Роман быстро подхватил листок пергамента в руки, только и сумев вымолвить:
— Он не отравлен, госпожа…
Чуть успокоившаяся василисса облегченно выдохнула:
— Прости меня, Роман, прости… Знаешь, после смерти сына я жду, когда же меня отправят в монастырь — и никак не могу дождаться. А иногда в голову приходят и иные догадки — вдруг меня дешевле просто отравить?!
Мария призналась о своих страхах с такой горечью в голосе, что Самсон едва не зарычал от бессильной ярости — после чего с чувством ответил:
— Госпожа! Пока я несу службу в Вукалеоне, я буду всякий раз пробовать вашу еду, я всегда буду первым брать ваши книги и свитки в руки — иесли они будут отравлены, то я с радостью приму за вас смерть!
Василисса невольно улыбнулась — так мягко и тепло, что Роман невольно опустил взгляд, чтобы не смутить Марию своим восхищением.
— Такая преданность похвальна и радует мое сердце! Но я не желаю чьей-либо смерти за себя… Подай мне эту записку — надеюсь, ее содержание столь же безобидно, как и пергамент, на котором написаны слова.
Манглабит молча подал свой свиток — изо всех сил стараясь унять внезапно охватившую его дрожь…
— Дозволите мне уйти, госпожа?
Но Василисса, приняв пергамент, отрицательно качнула головой:
— Подожди Роман. Если это послание с угрозой, ты еще можешь прямо сейчас мне пригодиться.
— Там нет угроз…
Самсон осекся, поняв, что выдает себя — и замер, чувствуя, как бешено стучит в груди его сердце, словно ударами молота пытаясь проломить тюрьму ребер! Между тем Мария уже начала читать, вроде бы не обратив внимания на оговорку манглабита… Вначале она даже нахмурилась — как видно, недовольная неровным, кривым почерком сотника, редко упражняющегося в письме (да к тому же очень спешившего!) — но после глаза ее изумленно округлились… Быстро дочитав, она опустила свиток на стол — после чего удивленно, но с легкой усмешкой в глазах посмотрела на Романа:
— Так ты говоришь, там нет угроз?
Выходит, все услышала — только поначалу не придала значения…
— Нет, моя госпожа.
Мария усмехнулась уже открыто, и с заметным недоумением произнесла:
— Это неподписанное любовное послание. Судя по руке писавшего, оно заполнено мальчишкой… Но слог явно не юношеский, и содержание… А ты манглабит, как видно, знаешь отправителя — ведь ты и передал его записку, верно?
Роман, ошарашенный и бесконечно разочарованный тем, что горянка не догадалась, кем отправлено письмо, и еще сильнее рассерженный на самого себя, что не оставил свое имя на пергаменте… Он не нашелся, что ответить — и не посмел даже поднять головы, чтобы василисса не увидела его покрасневшего от смущения и стыда лица… Но Мария не на шутку заинтересовалась личностью отправителя, заговорив уже приказным тоном:
— Манглабит, я повелеваю ответить! Кто передал тебе этот свиток?
— Никто не передавал…
— Это как?
Тон горянки вновь стал настороженным; и тогда Роман, больше не способный вынести эту мучительную пытку, поднял взгляд — чтобы посмотреть прямо в голубые очи Марии:
— Я полюбил вас, впервые посмотрев в ваши глаза. Я молчал, потому что нас разделяет целая пропасть… Вы василисса, пусть и не царствующая — а кто я?! Но вскоре мне предстоит отправиться в военный поход, и вряд ли я вернусь из него живым. А потому я все же решился признаться в своих чувствах… Ибо больше не имею душевных сил молчать.
Обжигаемый пронзительным взглядом округлившихся от изумления глаз горянки русич все же опустил голову, после чего заметно тише добавил:
— Именно это было написано в послании, госпожа Мария. И его никто не передавал мне… Потому как писано оно моей рукой.
В покоях грузинской царевны на несколько тягостных мгновений повисла неловкая тишина. Василисса так ничего и не ответила — а когда терзаемый нетерпением Самсон вновь поднял взгляд, то увидел, что очи горянки вдруг потемнели, приобретя особенный фиалковый отлив. При этом Мария закусила нижнюю губу — и задышала глубоко, часто… Так, словно ей не хватает воздуха.
Роман собрался уже подойти к окнам, чтобы открыть ставни и впустить в покои свежего морского воздуха — но тут в коридоре послышался шумный топот ног и громкие крики. Настороженный ими, манглабит поспешно покинул покои царевны, вновь почувствовав себя самим собой — не робким влюбленным, боящимся даже заговорить с возлюбленной, а опытным воином и рубакой, готовым с легкостью отдать жизнь за госпожу!
При этом забрав как можно больше жизней нападавших…
Но в коридоре Роман увидел лишь собственных воинов, спешащих к покоям Марии Аланской. Смерив их злым взглядом, манглабит грозно вопросил:
— Чего шумите?!
— Беда, сотник! Франки Готфрида из Булони вероломно напали на Селимбрию — так, что ее стража не успела даже закрыть ворота! Город разграблен — а базилевс Алексей повелел собирать войско!
Глава 5
…- Выровняйте строй! Шеренга за шеренгой, прямые как меч — а не кривые, словно походка пьяного франка!
Самсон, неспешно следуя вдоль стены щитов своей сотни, ревностно следит за тем, чтобы его русичи сохраняли равнение — и строй их выглядел не хуже, чем у варягов из числа полабских славян да скандинавских викингов. И построенные в четыре ряда ратники послушно следуют командам манглабита, не желая его подводить… Кроме того, его обеспокоенность внешним видом дружины невольно отвлекает гвардейцев от тяжелых дум о грядущей битве и приглушает страх смерти — неизменно возвращающийся к воям после продолжительной мирной службы…