Манифест Унабомбера

Качинский Теодор

164. Только не думайте, что система остановит дальнейшее развитие технологий для контроля над людьми и природой, как только минует кризис последующих десятилетий, и для спасения системы больше не потребуется увеличения контроля. Наоборот, как только минуют тяжёлые времена, система стремительно увеличит своё влияние, потому что ей больше не будут мешать трудности, которые она переживает в настоящий момент. Спасение не является главным мотивом для расширения контроля. Как мы объясняли в параграфах 87–90, техники и учёные ведут свою работу в значительной степени как суррогатную деятельность, а это означает, что они удовлетворяют свою потребность власти решением технических проблем. Они будут продолжать делать это с неослабевающим энтузиазмом, и среди самых интересных и заманчивых задач, которые им предстоит решить, будут осмысление человеческого тела и разума и вмешательство в их развитие. "На благо человечества", разумеется.

165. Но представим, с другой стороны, что потрясения грядущих десятилетий окажутся непомерно тяжёлыми для системы. Если она рухнет, скорее всего наступит период хаоса, "смутное время", [82] вроде тех отрезков времени, которые история неоднократно записывала в свои анналы в различные прошедшие эпохи. Невозможно предсказать, чем обернётся это смутное время, но, во всяком случае, человеческой расе будет предоставлен ещё один шанс. Величайшая опасность заключается в том, что индустриальное общество может начать восстанавливаться в первые же годы после крушения. Несомненно, найдётся много людей (особенно принадлежащих типу жаждущих власти), которые будут страстно желать вновь запустить заводы.

82

"Смутное время" — период от смерти Ивана IV Васильевича Грозного (1584) до воцарения Михаила Фёдоровича Романова, родоначальника дома Романовых (1613), был отмечен нестабильностью государственной власти (коррупция, интриги, убийства, явления самозванцев и т. д.) и негативными процессами во всех сферах жизни (репрессии, упадок хозяйства, голод, эпидемии, нашествие чужеземных войск и т. д.); выражение "смутное время" стало нарицательным, в т. ч. и на западе (англ. "the time of troubles").

166. Следовательно, тем, кто ненавидит рабство, к которому человеческую расу принуждает индустриальная система, предстоит решить две задачи. Во-первых, мы должны работать над повышением социальных напряжений внутри системы для увеличения вероятности, что она рухнет или достаточно ослабеет для того, чтобы революция против неё стала возможной. Во-вторых, необходимо развивать и распространять идеологию, которая восстанет против технологии и индустриального общества, если и когда система достаточно ослабеет. [83] Кроме того, такая идеология поможет обеспечить то, что, если и когда индустриальное общество рухнет, его остатки будут уничтожены безвозвратно, так что система не сможет восстановиться. Заводы должны быть разрушены, технические книги сожжены и т. д.

83

Строго говоря, названные задачи являются обязательными для любого революционного движения, однако, обстоятельства могут складываться так, что первую и вторую задачу будут выполнять революционеры разных категорий, быть может, не совсем и поддерживающие друг друга. Например, в случае Октябрьской революции повышением социальных напряжений внутри системы занимались, как правило, анархистские, эсеровские, националистские и другие радикальные группировки, в частности, они проводили террористические акты, польза от которых заключалась исключительно в пускай и слабом (за редким исключением), но всё же ударе по системе, однако, никак не в деле привлечения народных масс на свою сторону; в то же время большевики проводили активную агитационную кампанию и официально осуждали террор — в итоге оказалось, что анархисты, эсеры, националисты и т. д., ослабляя и частично отвлекая на себя внимание системы, лили воду на большевистскую мельницу.

Человеческие страдания

167. Индустриальная система не рухнет лишь из-за одной революционной деятельности. Она будет неуязвима для революционной атаки, разве только её не приведут к очень серьёзным трудностям внутренние проблемы развития. Так что если система рухнет, это произойдёт или самопроизвольно, или через процесс, который частично будет самопроизвольным, но которому будут способствовать революционеры. Если крушение будет внезапным, погибнет очень много людей, так как население планеты настолько раздулось, что оно не сможет прокормиться сколько-нибудь долго без развитой технологии. Даже если крушение будет более или менее постепенным, так что снижение численности населения будет происходить больше из-за снижения уровня рождаемости, чем из-за повышения уровня смертности, процесс деиндустриализации, скорее всего, будет иметь очень хаотичный характер и тоже повлечёт за собой большие человеческие жертвы. Наивно допускать вероятность того, что технология сможет постепенно прекратить функционирование беспрепятственно регулируемым, организованным методом, особенно после того, как технофилы начнут ожесточённо сражаться на каждом шагу. Следовательно, это жестоко — работать на крушение системы? Может, и так, а, может быть, и нет. Во-первых, революционеры не смогут разрушить систему, пока она сама не окажется в таком трудном положении, что выпадет хороший шанс для её окончательного уничтожения тем или иным способом; и чем больше система растёт, тем пагубнее будут последствия её крушения; так что, катализируя начало крушения, революционеры, может быть, уменьшат размах последующих бедствий.

168. Во-вторых, человеку придётся выбирать: борьба и смерть или потеря свободы и достоинства. Для многих из нас свобода и чувство собственного достоинства гораздо важнее, чем долгая жизнь или избавление от физической боли. [84] Кроме того, рано или поздно всем нам предстоит умереть, и, может быть, лучше умереть, сражаясь за спасение или благое дело, чем жить долго, но пустой и бесцельной жизнью.

169. В-третьих, нет полной уверенности в том, что выживание системы приведёт к меньшим страданиям, чем привело бы её крушение. Система как раньше служила причиной, так и по сей день продолжает быть причиной безмерных страданий всего существующего на Земле. Древние культуры, которые на протяжении сотен лет создавали людям условия для удовлетворительных отношений друг с другом и с окружающей средой, были разрушены соприкосновением с индустриальным обществом, результатом чего стал полный набор экономических, экологических, социальных и психологических проблем. Одним из последствий вторжения индустриального общества явилось то, что подавляющее большинство традиционных мировых средств управления населением вышло из стабильного состояния. Отсюда бурный рост населения со всеми вытекающими последствиями. Затем наступает психическое страдание, которое широко распространено в якобы благополучных странах Запада (см. параграфы 44, 45). Никто не знает, что произойдёт в результате истощения озонового слоя, парникового эффекта и других экологических проблем, которые пока не могут быть предсказаны. И, как показал факт распространения ядерного оружия, новая технология не может быть убережена, чтобы не оказаться в руках диктаторов и безответственных народов третьего мира. Не хотели бы вы поразмышлять о том, что Ирак [85] и Северная Корея будут делать с генной инженерией?

84

Увы, слишком оптимистическое заявление.

85

Манифест был написан задолго до того, как был свергнут "диктаторский режим" Саддама Хусейна: он был опубликован 19 сентября 1995, а операция американских вооружённых сил против Ирак началась в марте 2003 — 1 мая Джордж Буш официально объявил об окончании войны.

170. "Ерунда! — скажут технофилы, — Наука приведёт всё это в порядок. Мы победим голод, уничтожим психическое страдание, сделаем каждого здоровым и счастливым!" Да, безусловно. Они говорили это и двести лет назад. Предполагалось, что индустриальная революция уничтожит нищету, сделает всех счастливыми и т. д. В реальности всё оказалось совершенно иначе. Технофилы безнадёжно наивны (или обманывают сами себя) в своём понимании социальных проблем. Они не подозревают (или предпочитают игнорировать) о том, что, когда в обществе происходят значительные перемены, даже на первый взгляд благотворные, они приводят к длительной череде других изменений, большинство из которых невозможно спрогнозировать (параграф 103). Результат этого — крах общества. Так что вполне возможно, что в своей попытке покончить с бедностью и болезнями, произвести покорных и счастливых людей и т. д., технофилы создадут крайне проблемную социальную систему, даже более проблемную, чем ныне существующая. Например, учёные хвастаются, что они покончат с голодом, создав новые, генетически видоизменённые съедобные растения. Но ведь это даст возможность человеческому населению неограниченно возрасти, однако, хорошо известно, что уплотнение населения приводит к росту стресса и агрессии. Это лишь один пример ПРЕДСКАЗУЕМЫХ проблем, которые возникнут. Мы же подчёркиваем, что, как показывает опыт, технический прогресс будет приводить к новым проблемам, которые заблаговременно НЕ СМОГУТ быть предсказаны (параграф 103). В сущности, начиная с индустриальной революции, технология неизменно создаёт новые проблемы для общества гораздо быстрее, чем решает старые. Так что исправление дефектов их дивного нового мира [86] займёт у технофилов длительный и сложный период проб и ошибок (если они всё сделают). Тем временем нагрянет великое страдание. Таким образом, вовсе не очевидно, что выживание индустриального общества повлечёт за собой меньшее страдание, чем его крушение. Технология приведёт человеческую расу к катастрофе, от которой вряд ли будет легко найти какое-то спасение.

86

Дивный новый мир (brave new world) — FC намекают на роман Олдоса Хаксли "О дивный новый мир" (1932), названный так по строчке из шекспировской «Бури» (акт V, сцена I); наряду с «1984» Джорджа Оруэлла и «Мы» Евгения Замятина, это произведение является классикой в жанре антиутопии, но в отличие от них в романе Хаксли тоталитаризм носит ярко выраженный технологический характер: в прогнозируемом Мировом Государстве люди появляются на свет из пробирок, а воспитываются при помощи гипноза, "Общность, одинаковость, стабильность" — девиз нового общества, а "Наука превыше всего" — его кредо. Говоря по существу, Манифест и "О дивный новый мир" предлагают одни и те же прогнозы, только Качинский оформляет их в публицистической форме, а Хаксли — в литературной.

Будущее [87]

171. Но представим теперь, что индустриальное общество пережило следующие десятилетия, и что дефекты системы в конечном итоге исправлены, так что она функционирует без перебоев. Что это будет за система? Мы рассмотрим несколько вариантов.

172. Во-первых, давайте примем без доказательств, что специалисты по компьютерной технике преуспели в развитии машин с искусственным интеллектом, которые могут делать всё гораздо лучше, чем люди. В этом случае, вероятно, вся работа будет выполняться пространными, высоко организованными системами машин, а в человеческих усилиях просто не будет необходимости. Может произойти одно из двух. Машинам может быть позволено принимать все свои решения без человеческого надзора, или же человеческий контроль над ними будет сохранён.

87

В некоторых публикуемых в интернете версиях Манифеста этот раздел носит название "Спасение".

173. В случае, если машинам будет позволено самим принимать решения, мы не можем сделать никаких предположений в отношении последствий, потому что невозможно догадаться, как такие машины будут себя вести. Мы лишь укажем, что судьба человеческой расы окажется отданной на милость машин. Можно привести доводы, что человеческая раса никогда не будет настолько безрассудной, чтобы отдать им всю власть. Но мы не будем предполагать ни того, что человеческая раса не передаст добровольно власть машинам, ни того, что они своевольно захватят её. Что мы предположим, так это то, что человеческая раса может легко позволить себе втянуться в такую зависимость от машин, что у неё практически не будет никакого выбора, кроме как принимать все их решения. Так как общество и все проблемы, с которым оно сталкивается, становится всё более и более сложным, а машины становятся всё более и более разумными, люди позволят им принимать большинство решений за них, просто потому, что решения, принятые машинами, принесут лучший результат, чем принятые людьми. В конце концов дело может вступить в такую стадию, что решения, необходимые для сохранения работоспособности системы, будут настолько сложными, что люди окажутся просто неспособными благоразумно разрешить их. На этой стадии фактически будут управлять машины. Люди же просто не смогут выключить их, потому что они будут уже настолько зависеть от них, что их отключение будет равносильно самоубийству.

174. С другой стороны, вполне возможно, что контроль людей над машинами сохранится. В этом случае средний человек будет контролировать лишь определённые принадлежащие лично ему машины, вроде автомобиля или персонального компьютера, а крупными системами машин будет управлять крайне малочисленная элита, прямо как сегодня, но с двумя отличиями. В результате усовершенствованной техники элита будет иметь гораздо больший контроль над массами; и так как необходимость в человеческой работе отпадёт, население окажется чрезмерно избыточным, оно станет бесполезной нагрузкой для системы. Если элита будет жестокой, она может решить просто ликвидировать большую часть человечества. Если гуманной, она может использовать пропаганду или другие психологические или биологические методики для снижения уровня рождаемости до тех пор, пока большая часть населения не вымрет, оставив ей весь мир. Или, если элита будет состоять из мягкосердечных либералов, они могут решить играть роль добрых пастырей по отношению к остальной человеческой расе. Они будут заботиться о том, чтобы физические нужды каждого были удовлетворены, чтобы все дети вырастали в условиях психологической гигиены, чтобы у каждого было какое-нибудь полезное хобби — с целью держать его занятым, и чтобы любой, кто окажется чем-то неудовлетворённым, подвергался «лечению» — с целью исцеления его «проблемы». Естественно, жизнь будет настолько бессмысленной, что людей придётся психологически или биологически переконструировать: либо для того, чтобы устранить у них потребность в процессе власти, либо для того, чтобы принудить их «сублимировать» её в какое-нибудь безобидное хобби. Переконструированные человеческие существа могут быть счастливы в таком обществе, но, несомненно, они не будут свободны. Они будут понижены до статуса домашних животных.

175. Но представим теперь, что специалисты по компьютерной технике не преуспели в развитии искусственного интеллекта, и человеческий труд по-прежнему необходим. Даже при таких условиях машины будут всё больше и больше брать на себя выполнение простых задач, так что избыток рабочих низкой квалификации будет постоянно расти. (Мы считаем, что это уже происходит. Существует множество людей, которым трудно или невозможно найти работу, потому что по умственным или психическим причинам они не могут получить уровень образования, необходимый для того, чтобы стать полезными для существующей системы.) На тех, кто удержится на работе, будут возлагаться постоянно растущие требования: им будет необходимо всё большее и большее образование, всё большая и большая квалификация, от них будет требоваться всё большая верность, подчинение и покорность, потому что они будут всё больше и больше уподобляться клеткам гигантского организма. Их задачи будут становиться всё более и более специализированными, так что их работа в известном смысле потеряет связь с реальным миром, она будет сосредоточена лишь на его крошечном сегменте. Система будет принуждена использовать любые средства, которые только сможет, будь то психологические или биологические, чтобы люди стали покорными, чтобы они обладали требующимися системе способностями, чтобы они «сублимировали» свою потребность во власти на какую-то специализированную задачу. Однако, утверждение, что люди такого общества будут принуждаться к покорности, требует уточнения. Общество может признать полезной конкурентоспособность, при условии, что будут найдены методы, направляющие её по служащим потребностям системы руслам. Мы можем представить будущее общество, в котором будет царствовать нескончаемое соперничество за престиж и положение во власти. Но не более чем горстка людей будет всегда добираться до самого верха, на котором единственно и сосредоточена реальная власть (см. конец параграфа 163). Крайне отталкивающим выглядит общество, в котором личность сможет удовлетворить свою потребность власти, лишь сбрасывая остальных с дороги и отнимая у них ИХ возможности добиться власти.