Мантык, охотник на львов
Шрифт:
«Въ степи широкой подъ Иканомъ, Насъ окружилъ коканецъ злой, И трое сутокъ съ басурманомъ, У насъ киплъ жестокій бой…
— Такъ-то, — сказалъ Селиверстъ Селиверстовичъ, вдругъ обрывая пніе…. Были люди! Не хуже героевъ древности. Вотъ въ гимназіи я училъ, какъ триста спартанцевъ обороняли горный проходъ ермопилы и вс пали. И на томъ мст была сдлана надпись: «странникъ, возвсти спартанцамъ, что вс мы триста пали, защищая Родину»…
Ихъ было триста и въ горномъ проход, гд оборона легче, уральцевъ было всего сотня въ безбрежной степи. Поставимъ ли мы имъ тамъ достойный памятникъ? Лишь псня наша казачья изъ рода въ родъ разсказываетъ о ихъ высокомъ подвиг… Вотъ и я Абрама учу, чтобы онъ зналъ
Галина, молча, кивнула головою….
— А то вотъ забываешь многое… При Скобелев было… Тоже окружили конные кокандцы нашу линейную роту… А ею командовалъ поручикъ, фииляндецъ, вотъ и не помню его фамилію, запамятовалъ. Не то Линдеквистъ, — солдаты звали его Плюнь-да-свисни, не то другой кто. Построилъ онъ карэ, самъ сталъ въ середин, трубка въ зубахъ. Командуетъ — залпы… Кокандцы совсмъ насдаютъ… А онъ, — показалось ему, что плохо пріемъ сдлали.
— Командуетъ: — «отставить!» — Это въ двадцати шагахъ отъ кокандцевъ-то! — Рота, какъ одинъ, брякнула «къ ног«. — А онъ снова тянетъ, не вынимая трубки изъ зубовъ: — «По кавалеріи! Пальба ротою!»…
Отбилъ таки кокандцевъ…
Вотъ, Галина, люди какіе были… Что твои Муціи Сцеволы, или братья Гракхи, только не нашлось для нихъ Плутарха, только не учатъ про нихъ въ школахъ!
V
ТРИНАДЦАТЫЙ ТИГРЪ МАНТЫКА
Галина уже знала: — какъ разворчится Селиверстъ Селиверстовичъ, какъ начнетъ корить, что, молъ, не любимъ, да и не цнимъ, да не знаемъ мы своего Русскаго, и все за иностранцымъ тянемся, такъ и не остановить его никакъ, и пошла на хитрость.
— Ддушка, — сказала она, — вы же общали про тринадцатаго тигра Мантыка разсказать.
— Ну и общалъ… И разскажу… Только не сегодня. Ишь поздно какъ… Десятый часъ никакъ. Спать пора и старымъ и малымъ.
— Ддушка! — взмолилась Галина. — Сегодня мамочка дежурная. Вернется еъ первомъ часу. Я все равно до ея возвращенія не засну. Я днемъ выспалась. Разскажите про тринадцатаго тигра.
Селиверстъ Селиверстовичъ покрутилъ головой, справился со своими тяжелыми серебряными часами, что висли у него на бронзовой толстой цпи, покачалъ головою и сказалъ:
— Ну, ладно…. Но только потомъ — спать! Честное слово!
— Честное слово.
— Ну, такъ вотъ, какъ это случилось. Было это зимою, въ ноябр, въ 1858 году. Мантыкъ со своею сотнею находился тогда на форт Перовскомъ. Года за два до этого, на охот, спасая товарища, подмятаго громаднымъ кабаномъ, Мантыкъ получилъ рану въ руку. Рана сама по себ неопасная, но на охот, какъ водится, ее небрежно перевязали, она загрязнилась, и стала болть. Мантыка отвезли въ госпиталь. Тамъ ему руку залчили, но два пальца на рук остались у него сведенными и мшали ему. Но онъ былъ такой же сильный, ловкій и неутомимый охотникъ. Онъ положилъ уже двнадцать тигровъ.
Слава о немъ, какъ о смломъ истребител тигровъ, шла по всей Сыръ-Дарьинской области и чуть, гд появлялся тигръ, киргизы искали Мантыка, чтобы выручалъ онъ изъ бды.
Въ этомъ, 1858-мъ, году зима наступила поздняя. Только въ ноябр выпалъ снгъ. Было раннее утро. На форту, по казармамъ только только стали подниматься солдаты. Все было бло отъ снга. Все блистало и сверкало подъ яркимъ солнцемъ, подъ голубымъ, безоблачнымъ небомъ: — блыя низкія постройки казармъ съ плоскими крышами, блый чистый снгъ на площадяхъ, плацахъ и улицахъ, снгомъ покрытая блая степь. Тихо рялъ надъ нею Русскій флагъ и голубая, еще косая, длинная тнь шевелилась отъ него по снгу. Да! Прекрасный былъ это день! Мантыкъ убирался въ своей казарм. Мылъ изъ мднаго кунгана, подвшеннаго на веревк, ледяною водою лицо и руки, чистилъ свои
16
Кунганъ — кувшинъ съ узкимъ горломъ. Чембары — кожаныя изъ бараньей кожи шаровары, окрашенныя сандаломъ. Ихъ до 1890-хъ годовъ носили туркестанскія войска.
У воротъ брякнулъ колоколъ. Часовой вызывалъ разводящаго. Со степи прискакали киргизы съ просьбою къ коменданту.
Недалеко отъ форта, въ камышахъ, гд было киргизское кочевье, на разсвт, тигръ напалъ на женщину, пошедшую нарзать камыша на топливо и на смерть зарзалъ ее. Киргизы просили коменданта защитить ихъ отъ звря.
Комендантъ форта, генералъ Дебу, вызвалъ Мантыка. Мантыкъ уже все зналъ. Еще пока киргизы дожидались у комендантской квартиры онъ ихъ обо всемъ распросилъ. Онъ явился къ коменданту совсмъ готовый къ охот.
— Что же, Мантыкъ, — спросилъ его генералъ, — справишься?
— Съ превеликою охотою, ваше превосходительство, — отвчалъ Мантыкъ.
— Только возьми съ собою кого. Одинъ не ходи. Мало ли что понадобится?
— Понимаю, — сказалъ Мантыкъ.
Мантыкъ взялъ съ собою казака и двухъ охотниковъ солдатъ.
И не прошло и получаса, какъ вс они поскакали вмст съ киргизами на то мсто, гд тигръ зарзалъ женщину.
Мантыкъ осмотрлъ кровавое пятно на снгу, слзъ съ лошади, приказалъ своимъ спутникамъ тоже слзть, оставилъ лошадей подл камышей и пошелъ съ охотниками по слдамъ тигра. На чистомъ снгу, слды тигра были отлично видны. Мантыкъ зналъ, что тигръ, когда сытно постъ, далеко не уходить, а ложится тутъ же, гд-нибудь поблизости.
Охотники прошли камышами полъ версты и вдругъ увидали тигра. Онъ сидлъ на заднихъ лапахъ на небольшой прогалин и будто къ чему то прислушивался. Замтивъ охотниковъ, тигръ прыгнулъ въ камыши и скрылся въ чащ. Мантыкъ бросился за нимъ. Но не прошелъ онъ и ста шаговъ, какъ увидалъ, что тигръ сдлалъ петлю, обошелъ ихъ и вышелъ на ихъ старый слдъ. Значить, уже не охотники слдили и охотились на тигра, а тигръ слдилъ и охотился на охотниковъ.
Мантыкъ это сейчасъ же понялъ.
— Стойте, ребята, — сказалъ онъ. — Тигръ хочетъ броситься на насъ сзади. Но, если онъ увидитъ, что насъ четверо, онъ опять повернетъ и такъ будетъ безъ конца. Мы никогда его не настигнемъ. Отойдите немного въ сторону и спрячьтесь въ камышахъ. Сидите тихо. Я одинъ останусь здсь и буду на себя ожидать тигра. Когда услышите мой выстрлъ, — бгите ко мн. На врность выстрла я надюсь… но — всяко бываетъ….
Никогда Мантыкъ такъ не говорилъ. Онъ всегда былъ увренъ и въ ружь и въ своемъ глаз, и въ своей рук. Видно на этотъ разъ онъ предчувствовалъ недоброе.
Охотники ушли и скрылись въ камышахъ. Все затихло въ зимнемъ солнечномъ дн. Ярко блисталъ снгъ, да золотились сухіе стволы камышей. Мантыкъ опустился на колно и сталъ ожидать тигра.
Своего — тринадцатаго!
Было, должно быть, ужасно тихо въ этотъ зимній день, въ камышахъ, въ блистаніи синяго неба и благо, жгущаго глаза снга. Камыши стояли прямые, высокіе. Ни втерка, ни шелеста. Все кругомъ замерло. И вдругъ зашуршало неподалеку, и какъ-то неожиданно, внезапно, во всей своей величавой красот появился противъ Мантыка тигръ. Всего какихъ-нибудь пятнадцать шаговъ раздляли звря отъ охотника. Тигръ увидалъ неподвижно сидящаго на колн, съ ружьемъ на изготовку охотника и остановился. Его глаза заблистали. Пасть открылась, обнаживъ страшные острые зубы. Длинный хвостъ сталъ бить по бокамъ. Тигръ выказывалъ этимъ свою ярость. Вдругъ онъ прилегъ на брюх и сталъ сильно топать задними ногами, готовясь къ смертельному прыжку.