Мантык, охотник на львов

Это была совсмъ маленькая комната очень скромнаго отеля. Комната на шестомъ этаж узкаго высокаго дома, точно срая башня вытянувшагося вверхъ надъ маленькими темными сараями, складами и гаражами окраинъ Парижа. Внизу — вчный сумракъ дыма, копоти и пыли, духота, вонь автомобилей, угольная мгла, лязгъ желза и грохотъ грузовиковъ, вверху — изъ окна — бездонное, вчно красивое, безпрерывно мняющееся небо, широкій видъ на Парижъ, и, въ легкой дымк воздушнаго марева, сквозная, какъ полоска кружева, Эйфелева башня. Ночью, на

— Ситроенъ!.. Ситроенъ!.. [1]

Въ комнат очень тсно. Одно окно безъ занавски. Хозяинъ считалъ лишнимъ ее вшать, когда окно глядитъ въ безпредльную даль. Широкая французская кровать. Въ одномъ углу умывальникъ, въ другомъ, за занавской изъ дешеваго ситца, на ивовой корзин, привезенной изъ Россіи и старомъ, сильно потертомъ чемодан узенькій матрасикъ и желтосрое, истрепанное, англійское солдатское одяло — скромная, бдная постель. А за тмъ — крошечный столикъ, на которомъ всегда лежала какая-нибудь работа:- чулки для штопки, чья-нибудь рубашка, блузка, или штаны, катушки съ нитками, шерсть, ножницы, и два соломенныхъ, простыхъ стула, такихъ, какіе привозятъ на баркахъ и продаютъ прямо на улицахъ. Все говорило о бдности. Но всегда въ этомъ маленькомъ номер были порядокъ и чистота, за этимъ слдили жильцы — Ладогины.

Ихъ трое: — «мамочка» — Наталья Георгіевна Ладогина, ея дочь Галинка и братъ Галинки — Коля. Это онъ-то и спалъ на постели, сооруженной на корзин съ чемоданомъ.

Срый, дождливый октябрьскій вечеръ. Галинка одна, больная, въ легкомъ жару, лежитъ на краю широкой кровати. Шумъ города, трескъ, лязгъ, гудки, звонки, — непрерывной, томящей музыкой плывутъ въ комнату и навваютъ Галинк тревожные, безпокойные сны. Иногда она просыпается и тогда ея думы сливаются со снами и она сама не знаетъ, гд сонъ, гд мысль, гд явь.

Въ комнат темно. Окно срымъ пятномъ выдляется на стн. За нимъ мигаютъ, переливаются огни Эйфелевой башни. То расцвтятся, распустятся пестрой, сверкающей цвточной гирляндой, то покроютъ ее нжными золотыми вночками изъ листьевъ, то закричать, большими буквами: — «Ситроенъ!.. Ситроенъ!..» и тогда станетъ жутко Галинк. Точно давитъ на мозгъ это страшное, непонятное ей слово рекламы, точно говоритъ Галинк о многихъ тысячахъ рабочихъ, стоящихъ въ этотъ сумрачный вечеръ у раскаленныхъ фабричныхъ печей и мрно жужжащихъ станковъ.

Не стихая мигаютъ огни… Настоящій кошмаръ… Въ окна бьетъ холодными струями осенній дождь. Впереди долгій вечеръ и одинокая ночь. Мамочка придетъ не скоро. Она сегодня дежурная въ ресторан, гд она служить… Мамочка придетъ усталая и сейчасъ же станетъ хлопотать, готовить Галинк чай, разогрвать что-нибудь на ужинъ, а потомъ спустить внизъ съ потолка электрическую лампочку и станетъ чинить и штопать до утра.

Бдная мамочка!

Какъ хорошо все это было во сн, такомъ странномъ и чудесномъ, гд совсмъ, какъ въ сказк, на помощь мамочк явился котъ Маркизъ, срый, пушистый, въ черныхъ полосахъ котъ консьержки [2] ихъ отеля, мадамъ Булэ. Ахъ, какъ онъ былъ миль! Объ этомъ Галинка непремнно разскажетъ Кол… Можетъ быть л мам, если мама ее станетъ слушать. Мама не повритъ, что это можетъ быть, Коля посмется и повритъ, сдлаетъ видь, что повритъ и помечтаетъ вмст съ Галинкой.

Милый Коля!

Галинка прислушалась. Она, въ часы своего одинокаго ожиданія, научилась среди уличныхъ шумовъ различать шаги по отельной лстниц. Она знала усталые, медленные шаги матери, и легкій бгъ, черезъ дв ступеньки, на шестой этажъ, Коли.

Галинка приподнялась на подушк. Да, конечно, это Коля! Она поправила волосы. На худенькомъ и блдномъ лиц ея горлъ лихорадочный румянецъ. Дв толстыя, русыя съ золотистымъ отливомъ косы — гордость Галинки, внкомъ легли по подушк. Глаза заблестли. Сейчасъ она все разскажетъ Кол. Такъ это будетъ интересно!

Коля ввелъ свой велосипедъ въ комнату сторожихи отеля «Селектъ», госпожи Булэ, приласкалъ поднявшагося ему навстрчу и колесомъ выгнувшаго спину кота Маркиза, пожелалъ госпож Булэ добраго вечера и помчался наверхъ къ Галинк. Онъ зналъ, что сестра одна, что она не здорова, что мамочка вернется поздно и торопился чрезвычайно. Ноги едва касались ступеней. Сначала лстница была мраморная, покрытая когда то краснымъ, теперь ставшимъ бурымъ, изорваннымъ старымъ ковромъ, потомъ она была деревянная и вилась изъ этажа въ этажъ косыми, скользкими ступенями. Коля бжалъ по ней чуть притрагиваясь рукою перилъ, шагая черезъ дв и три ступеньки.

«Хоть на Эйфелеву башню могу взбжать такъ», — горделиво думалъ Коля. — «Да что на Эйфелеву башню! На самый МонъБланъ!.. Ну, на МонъБланъ, можетъ быть, придется и потише идти»…

Кол пятнадцать лтъ. Жизнь закалила его и укрпила. Онъ средняго роста, очень стройный и худощавый мальчикъ съ недтской серьезностью въ глазахъ. Онъ второй годъ служитъ отвтственнымъ посыльнымъ въ французской контор господина Дарсонвиль… Его тамъ очень цнятъ за его аккуратность и честность. Сегодня онъ попросилъ отпустить его раньше. Ему хотлось помочь больной Галин.

Онъ одной рукой отворилъ дверь, другой повернулъ выключатель, и сразу-и свтъ и радость видть брата вошли къ Галинк. Не стало видно безпокойнаго мерцанія огней Эйфелевой башни и ушли больные кошмары. Впрочемъ одинъ остался. Очень хотлось Галинк разсказать о немъ Кол…

Коля вошелъ бодрый и веселый…

— Подожди!.. Я холодный… и мокрый, — говорилъ онъ, копошась за занавской.

Галина слышала, какъ тамъ шуршала бумага. Хитрый Коля! Что то принесъ…

Коля высунулся въ свжей синей рабочей куртк, съ румяными, еще влажными отъ сырости щеками и живо разжегъ примусъ съ голубымъ пламенемъ, поставилъ чайникъ, и разложилъ на тарелк хрустящія подковки, настоящіе парижскіе круассанчики. [3]

— Коля! Какой расточитель' Мои любимыя подковочки! Подойди ко мн… Дай я тебя поцлую…

— Постой ты, Галина, со своими бабскими нжностями. Напьемся раньше чаю… И я согрюсь немного. Адская погода сегодня! Дождь такъ и сыплетъ… Ъхать по асфальту скользко. Того и гляди сверзишься на сторону. Чаю то хочется?

— Не знаю… что то не хочется..

— Что то не хочется! — передразнилъ сестру Коля. — А если съ лимономъ? Вдь хорошо? А?

— Съ лимономъ? А ты принесъ?.. Подумалъ?

— Подумалъ… Нтъ, — честно сознался Коля. — Мамочка говорила, что теб съ лимономъ, или съ клюквой хорошо… Да гд клюквуто достанешь? Ты, поди, и не знаешь, что такое клюква?