Мануэла
Шрифт:
А в доме в это время мать делала выговор дочери, наступая на нее и потрясая кулаками. Бернарда не могла понять, почему так сердится на нее мама. Только лишь из-за того, что она обменялась взглядом с парнем? Она ведь уже достаточно взрослая, и пора бы подумать о муже.
— Знаешь, кто этот парень? — Глаза матери сверкали праведным гневом. — Ты знаешь, кто он?
— Нет, — развела руками Бернарда. — Откуда мне знать? — воскликнула она. — Я его сегодня в первый раз увидела на нашей улице. Да и что такого я сделала, мама? — спросила она. — Я даже не говорила с ним! Может, мне теперь и из дома нельзя выйти? Ведь ты сама говорила, что я красивая, а на красивых всегда парни обращают внимание.
— Это старший сын злейших врагов нашей семьи! — закричала
— Да, мама, я поняла! Отпусти меня, мне больно! — по щекам Бернарды текли слезы. Отчасти от боли, а отчасти из-за несправедливых обычаев ее родины. Она не испытывала к этому парню, что так мило улыбался ей на улице, никакой вражды. Наоборот, ей впервые так понравился молодой человек. Но она должна отказаться от своих чувств, принеся их в жертву старинной вражде, корни которой уходили далеко в прошлое.
— Вот так-то будет лучше, — уже негромко проронила мать и отпустила Бернарду. Она долго еще молча, не отходя от дочери, смотрела ей в глаза, словно проверяя, поняла ли ее дочь и крепко ли засели в ее юной и потому легкомысленной головке наставления.
— Но почему эта девушка должна была так поступать? — возмущенно воскликнула Исабель, зачарованно слушавшая эту историю о любви, больше похожую на мелодраматический роман какой-нибудь модной писательницы. Все ее чувства были на стороне юной Бернарды. Она даже не могла сообразить, что та Бернарда из сказки о любви и сидящая сейчас перед ней женщина — одно и то же лицо. И поэтому она говорила о юной Бернарде как о третьем лице.
— Это старые счеты, — попыталась объяснить Бернарда. — Тебе действительно трудно понять это сейчас. А тогда обычаи были гораздо сильнее государственных законов. Это старые распри другой земли, где говорят на другом языке и живут другой жизнью. — Бернарда бросила украдкой взгляд на мадам Герреро, которая дрожала, словно в лихорадке.
— Мама, ты плохо себя чувствуешь? — испугалась Исабель, заметив состояние матери. — Если ты хочешь, мы можем отложить этот разговор до тех пор, пока ты не поправишься.
— Нельзя отложить неизбежное, — простонала мадам Герреро.
— Но почему? О чем ты так трагически говоришь, мама? — Все происходящее по-прежнему было для Исабель тайной за семью печатями.
— Сейчас ты все узнаешь и поймешь, — сказала ей Бернарда и повернулась к мадам Герреро. — Хотите, чтобы я продолжала, мадам? — спросила она.
— А разве ты бы остановилась, если бы я сейчас сказала тебе нет? — с горькой иронией ответила мадам, с трудом повернув голову в сторону Бернарды, чтобы видеть ее лицо.
— Договор должен выполняться, мадам Герреро, — ответила Бернарда, не отводя своего взгляда.
— Да о каком договоре в конце-то концов идет здесь речь? — Исабель переводила глаза с одной женщины на другую, пытаясь понять загадочные фразы, которыми те время от времени обменивались. — Я слышу это слово уже в тысячный раз! Между кем и кем был заключен этот договор и в чем он заключается?
— Дай мне рассказать до конца, — попросила Бернарда, — и ты сама поймешь, о каком договоре идет все время речь. Но для этого ты должна выслушать все до конца. — Бернарда помолчала и продолжила свое повествование: — Эти семейства, о которых я говорила, и к одному из которых принадлежала девушка, а к другому — юноша, издавна жили в глубокой вражде из-за клочка земли. О начале раздора никто не помнил, но длилась распря уже второе столетие.
— Боже, — прошептала Исабель, — разве может такое быть? Разве могут люди помнить так долго зло? Эта история напоминает мне историю о Ромео и Джульетте.
— Да, — согласно кивнула Бернарда, — действительно, эти истории похожи. И так же, как Ромео и Джульетта
Мадам Герреро с горечью бросила взгляд на рассказчицу, словно хотела бы ее прервать, да не посмела.
— Они что, погибли? — в страхе воскликнула Исабель. Она была очень впечатлительной девушкой и за короткое время рассказа прониклась сочувствием к молодым людям.
— Нет, — успокоила Бернарда, — они не погибли. — И она вновь замолчала, словно переносясь опять мыслями в далекое прошлое. Со вздохом продолжила: — Возможно, смерть была бы для них менее страшна в сравнении с тем, что произошло с их любовью.
— А что произошло? — Исабель затаила дыхание, ожидая продолжения истории.
— Их любовь прокляли, — заговорила Бернарда, вспоминая тот летний день, когда они с матерью и отцом отправились после долгих сборов в церковь, набросив на себя накидки, за которыми можно было при желании спрятать лицо от слишком любопытных взглядов. — Они пришли одними из первых в церковь и сели на скамейку для прихожан в первых рядах. Скоро церковь стала заполняться остальными жителями поселка. Испокон веков церковь в их краях пользовалась большим уважением и властью. Со всех сторон на Бернарду, сидящую рядом с матерью, которая открыла на коленях Библию, смотрели лики святых, а в ее сердце пела любовь, но песнь эта была посвящена не Богу, а земному парню. Они полюбили, но не могли даже сказать друг другу о своей любви. Бернарда тихонько повернулась и окинула взглядом помещение церкви, пытаясь увидеть среди прихожан и любимое лицо. Это было единственное место, где они могли видеть друг друга, не опасаясь злой молвы. Звучала тихо церковная музыка, навевающая мысли о вечном, а Бернарда и ее возлюбленный думали не о Боге, а друг о друге. Бернарда со страхом и надеждой подняла свой взгляд на большое распятие, мысленно прося у Господа прощения и помощи.
Юноша видел впереди себя ее голову, изредка профиль, и его мысли были созвучны ее мыслям. Сидящие рядом с ним родственники бросали искоса взгляды на него, чтобы пресечь неугодную ни им, ни Богу любовь. То же самое происходило и со стороны родственников Бернарды. Ибо их взаимные чувства уже перестали быть тайной.
— Не вертись! — Незаметно для окружающих мать Бернарды больно толкнула ее в бок, заметив, что дочь пытается посмотреть назад. — Смотри перед собой, на алтарь! — шептала она дочери сквозь зубы, чтобы не услышали другие. — На Христа, он будет следить за тобой. Он все видит! Он узнает, если ты захочешь совершить грех непослушания матери.
Бернарда медленно подняла к распятию свои большие черные глаза, полные слез. Она верила, что тот, на кого она сейчас смотрела, милосерден и поймет ее. Поймет и простит.
Несмотря ни на что, ни на какие препоны, что ставились родителями и родственниками молодых влюбленных с той и другой стороны, случай встретиться представился им.
За ними постоянно следили, не спуская с них глаз, запрещали выходить из дома без сопровождения кого-либо из старших, все время внушали им мысль о взаимной ненависти, вражде, обычаях, которые необходимо соблюдать, о божьей каре. Но время шло, и вместе с ним притуплялась бдительность окружающих. А у влюбленных, наоборот: чем больше проходило времени, тем ярче разгоралось пламя взаимной любви. И вот однажды произошло следующее. В соседней деревне, до которой было несколько километров, родила одна из родственниц Бернарды. Надо было обязательно сходить к ней, навестить, поздравить от всей семьи и отнести по этому случаю подарки. Поскольку провожать Бернарду было некому, ибо шли полевые работы и каждая пара рабочих рук была на вес золота, решили отправить ее одну, проводив до окраины. Посчитали, что это соседняя деревня и туда влюбленный вряд ли побежит, тем более что ему и невдомек, должно быть, куда пошла Бернарда. Но родственники и родители молодых предполагали, а влюбленные располагали. И в первую очередь предчувствием. С утра юноша сказал, что пойдет на работы в поле, пошел туда и потихоньку исчез.