Мануэла
Шрифт:
Прежде чем войти в тот блок, где находилась палата мадам Герреро, Исабель достала из сумочки темные очки и надела их. Сейчас ей надо было быть очень сильной, и она не хотела, чтобы окружающие видели ее глаза, которые могли выдать растерянность, страх перед будущим, слабость.
Убитая горем Бернарда сидела, поникнув, в одном из кресел в коридоре рядом с палатой. Она уже устала плакать, веки ее припухли и покраснели от слез.
— Исабель! — Встала навстречу дочери Бернарда, протянув руки, но увидела обращенный к ней «слепой» взгляд черных, непроницаемых очков. Она надеялась, что смерть мадам Герреро как-то сможет сблизить их с Исабель, позволит обрести
— Где она? — спросила холодным тоном Исабель.
— Пока там, в палате, — ответила Бернарда.
Не сказав больше ни слова, Исабель шагнула в палату. Даже ни единым жестом она не выразила сочувствия Бернарде по поводу смерти мадам Герреро. А ведь знала, что связывало Бернарду с мадам. Почти целая жизнь! Но для Исабель это, оказывается, не имело никакого значения. Она отнеслась к Бернарде как к неодушевленному предмету.
В палате был полумрак, когда туда вошла Исабель, — жалюзи почти закрыты, свет погашен, приборы отключены. На кровати покоилось тело мадам Герреро. Исабель замерла на пороге, словно боясь идти дальше. Постояла так, глядя на мадам, будто не верила в случившееся и надеялась услышать голос матери. Но чуда не произошло. Исабель медленно приблизилась к кровати, не сводя глаз с лица мадам Герреро.
Бернарда шла следом, подумав, что вдруг Исабель станет плохо при виде мертвой мадам Герреро, и потребуется ее помощь. Она следила за реакцией Исабель, но не заметила перемен на лице, полуприкрытом очками. Лицо Исабель стало будто каменным.
— Открой окно, — распорядилась Исабель, не поворачивая головы, но чувствуя спиной присутствие Бернарды в палате. И лишь после паузы добавила нехотя: — Пожалуйста.
Бернарда молча кивнула и подошла к окну, открыла жалюзи. В палате сразу же стало значительно светлее. Исабель шагнула к кровати. Бернарда наблюдала за ней. Тогда Исабель глянула на нее сквозь темные очки, и Бернарда поняла, что ее присутствие сейчас в палате нежелательно.
Исабель дождалась, пока не останется наедине с мертвой мадам Герреро. И лишь тогда черты ее лица исказила гримаса страдания, боли. Она ласково положила руку на плечо мадам Герреро, другой рукой осторожно провела по волосам, коснулась щеки, потом взяла ее руку в свои, словно хотела отогреть ее, растопить тот холод, который все более овладевал мадам Герреро.
Она так и не смогла заплакать, глаза ее были сухи. Сняв очки, она будто раскрыла себя, обнажив растерянность, боль утраты, тоску, страх.
— Ты оставила меня, — тихо говорила она неподвижной и безучастной теперь ко всему происходящему мадам Герреро. — Мама! — выдохнула Исабель. — Ведь я должна называть тебя мамой, правда? — спросила она у мадам, как бы надеясь услышать ответ. Она разговаривала с мадам Герреро как с живой. И вот наконец первая слезинка скатилась по ее щеке.
— Ты любила меня, — продолжала она неторопливую беседу с мадам Герреро. Ведь они в последние дни жизни мадам так и не поговорили по душам. И теперь Исабель мучило то, что, возможно, мадам Герреро умерла с обидой на нее за тот день, когда Исабель во время нервного срыва наговорила ей много весьма неприятных вещей. — Верно? Я знаю, что ты меня очень любила, — шептала она, и слезы все лились из-под длинных ресниц. Исабель, словно льдинка под жаркими лучами солнца, оттаивала под действием горячих чувств к покойной матери. — Мама! — Она опустилась на колени перед кроватью, прижавшись щекой к холодной руке мадам Герреро. Исабель рыдала, орошая руку мадам
Прошло достаточно много времени, прежде чем дверь тихо отворилась и в палату неслышно скользнула Бернарда. Увидев перед кроватью коленопреклоненную Исабель и услышав рыдания, она подошла к ней и стала гладить ее по голове, плечам.
Как только Исабель почувствовала прикосновение рук Бернарды, она сразу же замкнулась в себе, словно улитка в раковине. Перестав рыдать, она поднялась с коленей, вытерла слезы, надела вновь очки и только тогда повернулась к Бернарде, со страхом и непониманием следящей за ее действиями.
— Возвращайся домой, — голосом хозяйки распорядилась Исабель. Тело девушки напряглось, и Бернарда почувствовала, что прикосновение ее рук неприятно Исабель. — Я займусь всем сама, — продолжила та, сразу же пресекая попытки Бернарды сблизиться.
Бернарда хотела что-то ей сказать, но так и не вымолвила ни слова, потому что, когда ее рука вновь коснулась Исабель, та резко отстранилась.
Исабель была гораздо выше ростом, чем Бернарда, и сейчас, повернувшись к ней, холодно смотрела сверху вниз, дожидаясь, когда та выполнит ее распоряжение.
— Так должно быть, потому что я Исабель Герреро, ее дочь! — сказала Исабель гордо, давая Бернарде понять, что ее надежды на какие-либо изменения в их отношениях совершенно беспочвенны.
Бернарда молча восприняла этот очередной удар судьбы и, поникнув еще больше, сгорбившись, постарев сразу на несколько лет, направилась к выходу из палаты. Если бы она сейчас повернулась, то увидела бы, как исказилось лицо Исабель в беззвучном плаче. Девушке было тяжело так себя вести по отношению к ней, но так нужно было. Исабель понимала, что иное поведение может принести ей слишком много неразрешимых проблем. Жестокая жизнь заставляла ее действовать тоже жестоко. Это и была борьба за жизнь, о которой она до сих пор лишь читала в романах.
А как только дверь за Бернардой закрылась, рыдания Исабель прорвались наружу. Сорвав очки, она зарыдала в голос, не опасаясь больше, что кто-нибудь может увидеть ее. Наверное, многое могло бы измениться в отношениях между ней и Бернардой, если бы последняя сейчас вернулась в палату. У Исабель не хватило бы силы вновь быть неприступной к ее сопереживанию. Она как раз нуждалась в этом. Ведь она была еще так молода и так беззащитна.
Она рыдала, упав на неподвижное тело мадам Герреро, а та уже не могла помочь ей советом, как делала всегда, не могла взять на себя груз проблем, обрушившихся с ее смертью на такие хрупкие плечи Исабель.
— Мама! Мама! — повторяла беспрерывно девушка, вглядываясь сквозь слезы в лицо единственного дорогого ей человека. Как ей хотелось услышать знакомый голос, который бы обнадежил и поддержал ее.
Адвокат Пинтос сидел, развалившись, в глубоком кресле, в одной из комнат особняка мадам Герреро и разглядывал стоящего перед ним Бенигно. Узнав о смерти мадам Герреро, Пинтос сразу же стал прикидывать, что полезного для себя он мог извлечь из этого события. Дела семьи Герреро, которые он вел вот уже много лет, были порядком запущены. Если мадам и могла проверить его, то делала это лишь тогда, когда чувствовала себя более или менее хорошо. Но так как в последнее время здоровье ее все слабело, то и проверок было все меньше и меньше. Сейчас адвокату хотелось добиться того, чтобы ему была представлена полная свобода действий. Никакого контроля не должно было быть. Но как этого добиться?