Маньяк по субботам
Шрифт:
— Непременно, если вы согласитесь, Зоенька, составить мне компанию.
— Кто ж меня отпустит? Кто подменит? В субботу у нас самая торговля, оборот делаем, прибыль получаем.
Зоя нехотя отпустила мою голову, подхватила вилкой пару селедок, ловко завернула в газету и положила на чашку весов. Тут же назвала сумму.
Считаю я не хуже продавца, поэтому, глядя на стрелку весов заметил:
— Недовес — семнадцать граммов селедки.
Зоя искренне возмутилась:
— Я тут с раннего утра кручусь, молодые годы растрачиваю, красоту теряю, неужели я с вас семнадцать граммов не сниму? Кстати, компетентные органы принимают жалобу, только если недовес больше двадцати граммов. Я действую в
— Бы, Зоя, в тюрьму не попадете никогда и бедной не будете, — восхитился я ее откровенностью.
— На этой работе голодной не останешься, но и не разбогатеешь. Семнадцать граммов селедки — мелочь.
— А что не мелочь?
Она ответила сразу, видно, не раз думала об этом:
— Иномарками торговать классно! Или мебелью. Вот уж при том товаре стыдно быть бедной. А в маленьком продуктовом магазинчике трудно вырваться в люди — денег больших не снять. А вот если взять быка за рога, да и… — она оборвала себя на полуслове.
«У девушки приличная внешность и грандиозные планы, — подумал я с восхищением. — Интересно, где она держит маршальский жезл, за прилавком или в холодильнике?»
— Зоя, помоги, — попросила ее напарница. Вдвоем они ловко подхватили в кладовке мешок с сахаром и вынесли к прилавку.
«Ого! — удивился я. — А Золушка моя не слаба в коленках».
Время работы магазина подходило к концу, Зоя принялась помогать напарнице, отпускать товар последним покупателям, а я, держа селедку в руках, вышел на крылечко магазина, где возились двое садоводов, прилаживая к велосипедам сумки с покупками. У металлической сетки, ограды магазина, тоже стояли велосипеды покупателей, и у калитки, спиной ко мне, копошился еще един запоздалый покупатель.
Чувство тревоги нс слабело во мне, а становилось сильнее. Я все еще не мог понять, откуда оно исходит?.. Движение воздуха над своей головой, вот что я уловил и тут же резко бросился в сторону, сбив с ног обоих садоводов с их велосипедами, тяжеленный кирпич рухнул с крыши крылечка как раз на то самое место, где я только что стоял. Стоило мне промедлить секунду, и на память обо мне осталась бы папа селедок, завернутых во вчерашнюю газету с фотографией президента на первой полосе.
— Ий-я… — услышал я злобный шепот из-за проволочной ограды, вывернул голову и глянул — человек уже сел на велосипед. Наклонив голову вниз, он выглянул из-за собственного плеча, я разглядел желтую кожу и узкий разрез глаз — китаец! Неизвестный нажал на педали и помчался по дороге. Неужели ж это он подстроил мне ловушку? Я успел разглядеть только черный берет, закрывавший половину головы, да фигуру, довольно крупную.
Я кое — как выпутался из мешанины из садоводов и велосипедов, вскочил на ноги, одному из них сунул селедку:
— Подержи, приятель, — выбежал на дорогу, схватил первый попавшийся велосипед, прыгнул в седло и помчался следом. Неизвестный оказался шустрее, чем я мог предположить, он свернул на одну из линий и словно сквозь землю провалился. Я проехал до самой лесной дороги, смотря налево и направо, на отходящие линии, ко никого так и не увидел.
К моему возвращению магазин оказался утке заперт, меня ждала раскудахтавшаяся бабка, она решила, что я угонщик велосипедов, садовод с селедкой в руках и улыбающаяся Зоя. Садовод, конечно, уж рассказал в красках историю с кирпичом, а Зоечке хоть бы что, отпихнула туфелькой осколки кирпича и пошла мне навстречу.
Я недоумевал, кто сей злодей, подстроивший мне немудреную, но надежную ловушку? Скорее всего местный Ромео, который заметил, как меня обнимала Зоя, и решил немедля убрать конкурента. Но откуда здесь китаец? Насколько я знал — в Садах вообще нс было ни одного китайца. Это они Подмосковье оккупировали, живут по сорок человек в одной комнате, а до сих мест еще не добрались.
Я вернул велосипед, забрал селедку и пошел провожать Зою. Мы немного погуляли, стало уже темнеть, когда добрались до ее дома. По шаткому мостику перебрались через канаву и вошли в ее дом. В комнатке, где мы очутились, не было стела, и селедку пришлось положить на подоконник, но присутствовала роскошная кровать. Едва Зоя закрыла за собой дверь, как ее сильно затрясло.
Я оторопел, растерялся:
— Ты эпилептик? У тебя падучая?.. Сейчас в обморок грохнешься? Может, тебя связать, воды принести?
— Дурак, сам воду пей, а мне налей водки, бутылка и рюмки в тумбочке. А это у меня девичий трепет. Разве не похоже? Ведь я стараюсь. Должна же юная девушка, оказавшись один на один с опытным соблазнителем, испытывать девичий трепет? Ты поверил?
— Конечно, так это естественно.
— Тогда иди ко мне, сейчас и ты задрожишь.
Не знаю, кто был в этой очаровательной упаковке — чистое создание Золушка, или сама ведьма? Я протянул руки и почувствовал ее… ауру. Английский в мелкую клеточку пиджак сам слетел с меня. За ним в угол комнаты полетели другие детали одежды. Зоя расстегнула и стоптала о себя юбку. Под юбкой другой одежды не было. Я схватил девушку в объятия, поднял, прижал к стене. Медленно-медленно сна съезжала по стене, напарываясь на мою возбужденную плоть. Я глубоко вошел в нее и содрогнулся всем телом. Колени мои подогнулись, и мы упали на кровать. Причем Зоя оказалась сверху. Сидя надо мной на корточках, она исполняла танец любви. Голова моя лежала на подушке, так что я мог видеть все ее сокровенные места, руками придерживал упругую попку и плыл, плыл куда-то в бездну, плыл, словно в невесомости… Зоя застонала, села на меня верхом, плотно прижавшись, руки мои уползли к ней под белую блузку и смяли ее острую грудь.
— Мой детектив, мой чемпион, — шептала Зоя и стонала в сладкой истоме.
Так мы кувыркались и плавали в невесомости, пока, как говорят поэты, наши свечи не догорели.
Потом, обессиленные, почти час мы лежали нагишом на кровати и приходили в себя. Зоя прижималась ко мне и говорила, как она спасается маньяка, из-за него она теперь боится показаться на улице. Я ее успокаивал и хвастался, какие мы с Граем крутые и как лихо ведется следствие. Ну, никак не мог я в такую минуту признаться, что мы в тупике.
Среди ночи, обессиленный, пошатываясь, я вышел из дома Зои. Посмотрел на луну, которая вздумала спрятаться за тучку, добрался до мостика. Мне показалось, что он стал уже, стал такой узкий, что мне по нему не пройти, обязательно свалишься в канаву, наполовину наполненную жидкой грязью. Пришлось задуматься, а не лучше ли сделать разбег и совершить прыжок?
Пока я в раздумье покачивался около злополучной канавы, луна выглянула из-за тучки и… мороз прошелся у меня по спине — я увидел, как из глубины канавы торчат острием вверх три металлических штыря., Я топнул ногой по мостику, и он тут же рухнул вниз. Стоило мне сделать шаг по мостику и я, как экспонат для коллекции, был бы наколот на эти штыри.
Я тут же собрал свою волю в кулак и взбодрился. До дому добрался без всяких приключений, но оглядывался на каждый шорох, старался обходить даже тень от кустов. По себе знаю — нет никого хуже на свете, чем деревенский упорный ревнивец. Ему ничего не стоит вынуть длинный ножик из-за голенища и пырнуть соперника. И он станет гордиться этим и хвастать своим приятелям. И ничего с этим не поделаешь, значит ревность в Садах вполне сравнима с деревенской ревностью. Лет восемь назад я сам был вполне способен на такое действо и, что интересно, при этом не чувствовал бы никаких угрызений совести. Такая уж она есть, наша деревенская любовь.