Маньяк
Шрифт:
Фу, как здесь душно. Пахнет дорогими духами, потом, куревом и распаленными гениталиями.
– Частный детектив охранного концерна „Защита“, – представляюсь я, демонстрируя издали давно изжившую себя красную корочку члена Всесоюзного общества по охране памятников старины. – Ваши документы! – Требование мое обращено к мужичку, и он понимает, что я понимаю, кто он такой.
– Документы... – в прострации мямлит он, беспомощно глядя на меня. – Нет у меня документов.
Тогда я с наслаждением опускаюсь в просторное бархатное кресло возле окна и теперь уже обращаюсь к даме, которая,
– Сударыня, – говорю я ей. – Простите за столь поздний визит, но сами понимаете – служба. Выполняем заявку вашего мужа – проследить, так сказать...
– Какая сволочь! – говорит госпожа, чем мне сразу начинает нравиться. – Какая он все-таки сволочь! – убежденно повторяет она и поворачивается к своему дружку: – Иди, Петя, мы тут без тебя разберемся... – Она явно не уверена, что я его отпущу так просто, без предъявления документов, и блефует.
– Минутку! – поднимаю я руку, спокойно достаю из рюкзака „поляроид“ и, прежде чем они успевают отвернуться, щелкаю их со вспышкой на вечную память. Фотоаппарат всегда при мне, но впервые я его использую как сыскной агент... Затем я благодарно киваю онемевшей парочке. Моя акция, похоже, добила их окончательно.
Тот, кого назвали Петром, трясущимися руками подхватывает с другого кресла брошенную одежду и, продемонстрировав мне свою бабью задницу, скрывается в коридоре.
А хозяйка смахивает набежавшую слезу, встряхивает густой шевелюрой каштановых с позолоченными концами волос и говорит ему вслед:
– Тихо! Ребенка не разбуди!
Затем она с презрительно-неуверенной и, в общем-то, жалкой усмешкой поворачивается ко мне, смотрит мне прямо в глаза, как бы говоря: да мы такие, и вы не лучше.
– Вот за ребенка ваш муж и беспокоился, – голосом доктора Спока говорю я.
– Да пошел он... – сквозь зубы цедит она и, придерживая рукой на груди простыню, тянется другой к ночному столику, берет узкую пачку сигарет „Davidoff“, ловкими пальцами достает одну: – Курите?
Я мотаю головой.
Она с моей помощью прикуривает, глубоко затягивается, снова смотрит на меня, словно колеблясь, нужно ли посвящать меня в семейные тайны. Потом говорит зло, с надрывом, будто в кабинете следователя:
– Мой муж импотент... – и, видя в моих глазах немой вопрос, продолжает: – А ребенок – ребенок не от него. Так что ваша сраная „Защита“ прикажет делать молодой женщине, можно сказать, ягодке в самом соку? А он еще, сволочь, ревнует. Думает, за деньги все можно купить... Член бы себе купил, паскуда... – Она всхлипывает.
– Такие члены есть, – говорю я. – Вживляются в настоящий, наполняются специальным составом. Действуют безотказно. Читал в одном журнале, собственными глазами. И потом есть масса способов удовлетворить женщину и без члена.
– Он не умеет! И не хочет учиться. В церковь ходит. Он у меня того, христосик... – Она повинтила пальцем
Дверь робко приоткрылась, всунулся одетый Петя и, обращаясь неведомо к кому, проблеял:
– Так я пойду?
– Иди, – сказала хозяйка.
Я же молча деловито кивнул, как бы занятый допросом основной участницы бытового преступления.
Оба мы отметили, как за ним тихо закрылась входная дверь, и с облегчением посмотрели друг на друга, будто без него нам будет легче договориться.
– Ну так что прикажете делать? – вопросительно смотрит на меня хозяйка.
– Ничего. Составим акт. Вы подпишетесь. И разбежимся.
– Триста... – говорит она и выдыхает в мою сторону голубую струйку дыма.
– Чего триста? – ломаю я ваньку.
– Баксов... Не рублей же.
– Между прочим, у меня сертификат надежности высшей категории, – леплю я первое, что приходит в голову, помня ее губы и то, что под простыней на ней ничего нет.
– Четыреста...
– М-да... – тяну я.
– Пятьсот, – выдыхает она. – Больше у меня с собой нет.
– А у Петра?
– Вы же его отпустили! – недоуменно вскидывает она брови и что-то вычитывает в моем лице, потому что вдруг спокойным, почти царским движением убирает простыню и выпрямляет спину, являя мне свои тяжелые полновесные груди с коричневыми красивыми сосками. Движение давнее, заученное, проверенное на многих...
– Интересное предложение, – говорю я, колеблясь в выборе.
– Триста сверху, – говорит она, явно себя недооценивая.
Если бы не этот рохля, побывавшей в хозяйке до меня, я бы, пожалуй, выбрал то, что у нее между полных тугих ляжек, теперь же меня скорее возбуждает минимум, и я говорю:
– Ладно. Остановимся на поцелуе...
– Чего-чего? – говорит она.
– На поцелуе, – повторяю я. – Как это по-французски?
– Минет, что ли? – спрашивает она.
– Что ли да, – охотно киваю я. – Кстати, о минах. Когда во время Второй мировой войны наши саперы разминировали Белград, они оставляли после себя таблички с надписью „Мин нет“. Но к командиру стали приходить смущенные жители города, особенно женщины. Командир оказался человеком образованным. На следующий день все таблички в городе были заменены – теперь на них писали „нет мин“. Что было, естественно, ближе к истине, потому что тмином там и не пахло.
Говоря все это, я уже стоял перед ней и нетерпеливо ждал ее рук.
– Так и будешь стоять? – вмяв сигарету в пепельницу, усмехнулась она и расстегнула мне ширинку.
– Угу, – сказал я.
– Ох, какой! – сказала она, осторожно вынимая моего китайского дракона, прямо на глазах наполняющегося встречным ветром ее влажного теплого дыхания.
Она сразу без околичностей вобрала его, стала обхаживать губами и языком, и кончик молнии, начинающейся прямо в чреслах, завибрировал у меня в затылке. Я запустил руки в ее густые волосы, слегка подаваясь вперед, но лишь слегка, чтобы не перекрыть ей горло. Я стал стремительно набирать высоту и, прежде чем сорваться с крючка и уйти в свободный полет, успел крикнуть: „Глотай!“.