Марафон со смертью
Шрифт:
— Вот это действительно корки! — Коля смущенно покачал головой — что-то ему не слишком нравилась такая репутация Белоруссии.
— Так что мой тост за ПВО ты понял?
— Понял.
Некоторое время они ели молча, и Самойленко успел в этот момент заказать еще бутылку коньяка — он надеялся на продолжение рассказа. Александра, по-видимому, он тоже вполне устраивал как внимательный и сопереживающий слушатель, поэтому тот вскоре заговорил снова:
— А хочешь, еще всякий смех порассказываю из моих приключений?
— Давай, конечно.
— Там из-за языка много забавных ситуаций возникает. Братья-славяне,
— Чем?
— Салат такой, — рассмеялся Александр. — Перец, зелень всякая и, главное, как можно больше чеснока. Называется по-ихнему задница.
— Серьезно?
— Я когда им объяснил, что такое задница по-нашему — они долго смеялись.
— Я думаю!
— Или еще. Меня уже отпустили, я приехал в добровольческий департамент местный, записали, оформили — все как положено. Спрашиваю про своего этого корешка — оказывается, он уже приехал и уехал, дальше, на войну. Опять не повезло — надо добираться в одиночку. А я ж первый раз, ничего там не знаю. Посадили меня в грузовик с сербскими солдатами, и покатили мы вместе в Боснию, к Сараево.
— Ты там был?
— Я много где был. Короче, слушай. Едем, они на меня косятся — что за тип, думают, в джинсах да кожаной куртке? А мне курить охота. Я начинаю у них спичку просить. «Спичка есть?» — спрашиваю. А они в ответ на меня совсем уж странно смотрят. Я им по-белорусски — «палщь, говорю, хочется». Вообще засмущались. Потом мне уже ребята наши объяснили, что я всю дорогу ругался — у них «спичка» — это ругательство, эквивалентное нашему «хрену». Ну, ты понял? И «палить» — тоже что-то в том же духе. Вот они на меня и смотрели, как на идиота, Этот рассказ уже не показался Коле столь интересным, а потому, наполнив рюмки в очередной раз, он спросил напрямую:
— Ну, а на войне ты чем занимался?
— Да разным.
— А все же?
— У нас там команда собралась — что-то типа группы быстрого реагирования, все бойцы бывшей Советской Армии. Спецзадания сербского командования выполняли.
— Ну например?
— Например, повадился в Сараево один англичанин приезжать. Он был представителем какой-то там международной организации пожарников, что ли, привозил в Сараево оборудование для пожарных команд, а также медикаменты всяческие. А сам он бывший то ли майор, то ли полковник спецназа. Крутой, короче, мужик. Несколько раз сербы обстреляли его команду, хотя они и действовали под флагом ООН их грузы шли по линии гуманитарной помощи. А тут пару его человек кончили. Ну, он один раз попросил ООН вступиться, второй… Видит — толку нету, так однажды вооружил своих ребят и как дал сербам прикурить! Человек шесть в бою уложил, восьмерых, что ли, ранил, да плюс ко всему подавил какую-то там важную огневую точку на каком-то холме.
— Молодец!
— Молодец-то молодец, конечно, только после этого ООН на него обиделась, прервав с ним все контакты, перестав оказывать ему свое содействие. А сербы, наоборот, взбеленились — ведь наделал он шухеру такого, как целый взвод или рота хорватов. Вот за это его и приговорили, а мы должны были приговор привести в исполнение.
— И как?
— Ушел через Сплит в Загреб, а потом резко улетел в свою Британию. Мы не успели достать… Короче, в таком вот духе операции.
— Ясно… — Коля тяжело вздохнул, не решаясь
— А что такое?
— Есть к тебе дело. Очень важное.
— Ну?
— Я на телевидении работаю.
— А чего сразу не сказал?
— У меня, поверь, есть на то свои причины — я не могу всем об этом говорить, потому что слишком много людей в этом городе мной недовольны.
— Допустим. И что?
— Я бы очень хотел, чтобы ты обо всем этом рассказал перед телекамерой, Александр задумался, взвешивая все «за» и «против», а Николай поспешил добавить несколько веских аргументов:
— Понимаешь, забойная у нас передача должна получиться. А если ты не хочешь, чтобы тебя узнали, мы посадим тебя спиной к камере и не будем снимать твое лицо. Даже голос твой можем запросто через компьютер пропустить, изменив тембр и интонации.
— А точно передача получится забойной?
— Если ты все так же расскажешь, как мне сейчас говорил, да еще добавишь некоторые подробности чисто военных операций — получится то, что надо. А если мы затем снимем еще пару сюжетов про то, как ты отрываешься на отдыхе — будет вообще полный кайф.
— Так я ж и ругнуться ненароком в камеру могу?
— Это не беда — вырежем.
Александр неуверенно почесал в затылке, и на лице его отражалась теперь вся гамма тяжких раздумий над сложившейся ситуацией.
— И вся передача про меня будет?
— Да.
— А кассету с ней дашь на память?
— Без вопросов.
— Тогда я согласен. Но чтоб моей морды никто не узнал, ясно? Я же, сам понимаешь, не хочу лишних приключений на свою задницу.
— Естественно.
— А на «моей» кассете можешь меня и показать, чтобы я мог своим друзьям ее ставить.
— Хорошо.
— А когда снимать будешь?
— Хоть сегодня.
— Тогда вот что. Я сейчас уже немножко не в форме, давай завтра, а?
Коля не верил в свою удачу.
— Давай.
— Тебя можно будет найти?
— Вот мои телефоны, — он протянул Александру свою визитку.
— Хорошо, завтра я позвоню.
— Александр, — Николай поднялся из-за стола, понимая, что разговор окончен, — я, честно говоря, не знаю почему, но очень хочу тебе верить.
— Спокуха, шеф. Я же сказал — значит, позвоню, ведь я еще не совсем пьян.
— Тогда я буду ждать. Пока. До завтра.
— Давай, жди.
Они пожали друг другу руки, и Николай ушел не оглядываясь. Он просто все еще не верил, что настоящий наемник придет к нему в студию…
Александр сдержал свое слово, и передача о нем, белорусском наемнике, воюющем на стороне сербов в бесконечном и беспросветном Балканском конфликте, снятая в рекордно короткие сроки (день разговора в студии и три дня «гуляния» по городу), удалась на славу.
Получился острый, живой, по-настоящему забойный сюжет о еще одном виде бизнеса, в который бросает безжалостная судьба наших людей.
Воистину были правы когда-то китайцы — не дай Бог никому на этом свете жить в эпоху перемен…