Маракх. Испытание
Шрифт:
Харди с усилием воткнул нож в землю, повертел рукоятку в ладонях, откручивая наконечник.
— Слушай, а тут ведь порошок, ага… Может, яд, как думаешь?
— Лучше бы тебе его не трогать! Дай мне!
— Погоди, погоди, запах приятный… Ахх! Страшно пробовать на язык, но я уже вдохнул, так что к утру у тебя на руках может быть два трупа.
— Что ты творишь, оставь уже эту гадость.
Гордас выдернул из рук товарища рукоятку ножа и одним махом высыпал все содержимое в огонь. Пламя вспыхнуло и зачадило, а Харди смеялся, катаясь по земле и нелепо запрокидывая назад голову на тощей шее. Взгляд его помутнел и стал совершенно бессмысленный.
— Да откуда же ты взялся такой глупый цыпленок?!
Очнувшись утром, курсант ничего не будет помнить из событий прошлой ночи, и первым делом попросит Гордаса его развязать.
* * *
Дни и ночи потекли, как медлительная летняя река, - без особых происшествий, разве что Шалок однажды наткнулся на раненого кем-то кабана, удачно сумел отпрыгнуть в сторону и пырнуть секача ножом в бок. Харди в тот вечер приготовил особенно вкусный ужин, а на запах жареного мяса из леса вышел еще один молодой марионец.
Насытившись, он сухо поблагодарил за угощенье и тут же ушел, несмотря на предложение Гордаса присоединиться к их братству. А еще через несколько дней тело этого молчаливого парня Харди выловил в реке, когда охотился на бобров, но браслета при неудачнике не оказалось.
В начале второго месяца Гордас уже не считал путешествие на Маракх развлекательным мероприятием. И если первое время он пытался разговорить и без того общительного Хайди, задавал вопросы о его прошлом, что-то рассказывал сам и даже шутил над их не таким уж бедственным положение, то теперь все чаще уходил в себя и молчаливо обдумывал текущие планы.
Похоже, подобные метаморфозы происходили и в сознании напарника. Да тут еще Харди подвернул ногу, кубарем скатившись с холма прямо в холодную реку, два дня он хромал, а потом сутки не поднимался с лежанки, отказываясь от еды. Друзья стали общаться еще меньше, обсуждая будничные дела, и редко вспоминали вслух прежний комфортный быт. Бешено тянуло домой.
Теперь Гордасу снилась девушка с длинными золотистыми волосами. Он чувствовал на своей руке ее тихое сонное дыхание и просыпался от невыносимого желания обнять и расцеловать милое лицо, увидеть в ответ ласковую, зовущую улыбку.
«Соня! Как еще долго мне быть в разлуке с тобой… Время остановилось, замерло, словно хищный зверь в засаде, готовя новый удар. Надо сосредоточиться на самом насущном – еда, ночлег и безопасность, но порой твой образ сам появляется перед глазами и хочется взвыть… Я должен вернуться живым, и я это сделаю. Для тебя и… для него тоже».
— Харди, я вчера нашел тропу на болото. Кажется, там кто-то уже проходил до меня – довольно широкий след, здорово примята трава. Пойдем вместе, может, отыщем ягоды.
— Иди один, у меня не получится.
— Нога еще болит? Опухоль, вроде, спала. Ладно, принесу тебе мох, обвяжем вокруг лодыжки, вдруг полегчает. Только не раскисай, слышишь! Оставить тебе большой нож? Я возьму второй - самодельный.
— Стой! Еще забери чужие браслеты.
— Зачем?
— У тебя они сохранятся лучше.
— Эгей, брось ныть! Мы же убрались от прежней стоянки и еще не разводили огонь, нас не должны вычислить. Никто к тебе не придет, не трусь, а я постараюсь принести ягод. Любишь сладкое?
— Люблю. Сладкое… Ха-а-х… Самое сладкое – это женщина, правда же? Особенно, когда она тоже хочет тебя.
Гордас с тревогой смотрел на капли пота, обильно стекающие со лба товарища, Харди тяжело и хрипло дышал. Что за дрянь он сумел подцепить? Подумаешь, легкий вывих сустава, раны не было, откуда взяться заражению. Или это простуда после недавнего купания, любой эридоктор поставил бы парня на ноги за десять минут, мгновенно проведя диагностику и введя в кровь нужное лекарство. Кому нужны эти «крысиные бега», если рискуют умереть ни в чем не повинные люди...
— Я останусь с тобой. Мясо мы достаточно навялили впрок. Хочешь воды?
— Да… Никак не могу напиться. Внутри меня что-то горит. А еще хочу ягод. Они, наверно, такие сочные... Ты обещал принести.
Гордас досадливо развел руки, показывая жестом искреннее сомнение.
— А если я их не найду, может, там и не водится ничего съестного. Не хочу надолго тебя оставлять.
Харди зашелся таким надсадным кашлем, что даже привстал с постели из елового лапника.
— Ты не можешь сидеть возле меня постоянно, я не младенец, мне не надо менять штаны и кормить из ложки. Ищи тропы через болото, тебе пригодится.
— Ты хотел сказать: «нам пригодится»!
— Пусть так... мне все равно.
— Ты рано сдаешься. Что с тобой стало? Раньше ты толкал меня в бок, стоило мне слегка загрустить.
— Я просто устал, понимаешь, я чувствую, что не справляюсь. И ведь будет только хуже. Знал бы ты, как я ненавижу этот лес, он сводит меня с ума, здесь так пусто, так тихо. Мне порой кажется, что деревья смотрят мне в спину и шепчут ехидно: «Не надейся отсюда удрать, дружок, ты уже наш, мы тебя никуда не отпустим».
Не-ет, Горд, эти забавы не для меня. Отец-то давно разобрался, что я не выдержу, оттого и не напрягал занятиями. Я не хочу драться и выгрызать себе местечко получше. Да, я люблю разделывать мясо, но мясо для запекания или варки. Я обожаю готовить еду и украшать стол. И еще пить вино и танцевать с девушками. Я привык спать в мягкой постели и ходить босиком по теплому чистому полу. И почему я, как последний дурак, должен сдохнуть на куче гнилого хвороста - это не мой выбор! Я не хочу-у-у-у!