Марджори в поисках пути

Воук Герман

Он убрал руки и долго смотрел на нее, лицо его было мертвенно серым.

— Мардж, Мардж, моя дорогая хорошая девочка, сказать, что людьми движет самомнение — это самая скучная и очевидная банальность, до которой может дойти человеческий мозг. Не говори мне, что всё, над чем я мучился четыре сумасшедших дня и что доказывал тебе битых двадцать минут, всего лишь это. Не надо…

— Ноэль, я не думаю, что это банальная идея. Это очень проницательное наблюдение.

Взгляд его запавших, окруженных черными тенями глаз заставлял ее чувствовать себя все более и более неловко. Он сказал:

— Ну, возможно,

я прошел мимо чего-то, упустил все самые яркие черты, все разрушил в своем рассказе, но все равно, Мардж, все равно ты должна была понять больше. Эта идея не имеет ничего общего с самомнением, ничего, я клянусь. Послушай, какая разница между страстью к Удаче и самомнением: самомнение — солипсизм, Удача материализована — в этом дело. Наверное, я должен был сказать чертовски яснее, уверен, что это есть в моих записях, — его голос поблек. Казалось, Ноэль говорил сам с собой. — Но ты права, Боже мой, это действительно граничит со страшной и пустой банальностью, да? И если я не сделаю разницу кристально чистой, все это окажется ничем, кроме философствования мальчика из колледжа. И насколько фундаментальна эта разница? Разве это не просто вопрос проекции, разве материализация не вторичный механизм? Нет, нет. — Он сверкнул глазами и ударил кулаком по столу. — Это в наказание мне за горячность, вот и все, за обсуждение технической философии с девушкой. Мардж, это не твоя вина. Я не хотел обидеть тебя. Может, ты выпустила весь воздух своей булавкой, но я так не думаю. Я все же изложу это на бумаге и покажу кому-нибудь тому, кто знает.

— Ноэль, я не хотела разуверять тебя. Наоборот, я действительно думаю, тебе удалось что-то необыкновенное, правда, дорогой.

Ноэль улыбнулся ей и выпил водки. Он немного покашлял и откинулся спиной на скамейку.

— Вот тебе и раз.

— Я думаю, тебе лучше всего пойти домой и поспать, хорошенько выспаться, Ноэль, перед тем как ты начнешь работать. Ты просто сжигаешь последние ресурсы нервной энергии и живешь на алкоголе, а это не лучший путь для создания чего-нибудь по-настоящему хорошего.

— Я был в таком состоянии, — сказал Ноэль, и его голос прозвучал устало и расслабленно, — это очевидно. Я не мог спать последние несколько дней, даже если бы хотел: Марджори, ты когда-нибудь думала во сне о шутке — самой смешной и остроумной в мире? А потом просыпалась и понимала, что она абсолютно глупа и бессмысленна?

— Много раз, но…

— Вряд ли возможно, чтобы целая идея, эта болтовня об Удаче, была просто маниакальной фантазией, после всего, мешаниной Эдлера, Ницше, Ла Рошефоколда и Бог знает чего, просто еще одной убаюкивающей галлюцинацией, чтобы спасти мои нервы от болезни! Как тысячи лопающихся рояльных струн…

— Это не так, Ноэль, не верь этому.

— Я не буду, не беспокойся, не сейчас. Но если выяснится, что это так, ну, черт, я не удивлюсь, если земля будет продолжать вращаться. Вообще, я рад, что смог рассказать это тебе перед тем, как уеду. Женская реакция всегда действует как холодная вода, умеряя, если ничего еще…

— Перед тем, как ты уедешь? Куда ты уезжаешь?

Он выпрямился и взял ее руку, глядя на Марджори с грустной улыбкой. После ужасной минуты она повторила:

— Ноэль, что такое? Куда ты уезжаешь?

— Марджори Моргенштерн, любовь моей

жизни, мы все закончили, ты это поняла? Мы больше не будем с тобой встречаться с этого дня, если ты не станешь вламываться в мою квартиру и если Имоджин не примет тебя за мальчика из бакалейного магазина. Я еду в Мехико, возможно, в воскресенье утром, на машине со своим другом, скульптором Филом Йэтсом. Как только я закончу писать черновик и получу от издателя аванс, чтобы купить там какую-нибудь развалину. Прощай, Ротмор, прощай, Марджори, прощайте все буржуазные мечты. Это было очень весело, как говорят, но это было просто что-то такое. — Его взгляд был добрым и грустным. — Ты в отчаянии?

Как ни странно, боли она почти не почувствовала и удивления тоже.

— Нет, в общем-то все нормально, Ноэль. Может, это и к лучшему.

— Ты так думаешь?

— Думаю, да. Надеюсь. Немножко как снег на голову, но тоже нормально.

— Пан или пропал, Марджори. Полный разрыв. Это — единственный выход.

— Наверно, ты же в таких делах собаку съел.

— Издеваешься?

— Совсем нет.

— Нет, Кое-что было ужасно, я знаю. Но в целом у нас все было отлично. Мы не изувечили друг друга на всю жизнь, и тем не менее мы в тупике. Выхода нет. Ничего другого не остается.

— Ноэль, все нормально, я переживу. Этого можно было ожидать. — Она удивилась, обнаружив, что поднесла к глазам носовой платок, но остановилась на полпути. — Я и сама часто думала, что пора кончать, поверь мне. Просто я бы предпочла сделать это первой, только и всего. Ни одной девчонке не понравится, чтобы ей дали пинка под зад. Да ты это и сам понимаешь.

— Марджори, это ты дала мне пинка под зад. И ты это знаешь.

— Я? Мне кажется, я уже прокручивала в голове этот разговор.

— Ни разу в жизни я не ввязывался в такую драку. Ты меня положила на обе лопатки.

Он измотанный, плохо выглядит, на все сорок, подумала она. Сидит обмякший, руки в карманах потертого пальто, длинные волосы разлохматились, челюсти заросли густой светлой щетиной.

— Ты ни в чем не уступала, ни в одной мелочи. Все — только как ты хочешь или вообще никак. Впрочем, нет, не совсем так. В «Южном ветре» ты начинала, как любая другая девчонка. Но как только умер твой дядя, так все и пошло. Ни одна девчонка не ставила мне условий. Ты заставила меня их принять, тебе это удалось. Но это бесполезно. Мало-помалу это сводит меня с ума. Тебе почти удалось загнать меня в угол, и это до сих пор меня пугает. А испуганный я хожу с того самого седера у тебя дома. Так и живу полосами — то черная тоска, то поросячий восторг, как шизик. Должен же конец-то этому прийти? Должен. — Голос у него задрожал.

— Тот седер. Гениальная идея моей мамочки.

— Гениальнее, чем ты думаешь. Спроси как-нибудь у своей мамочки, что у нее было на уме. Как-нибудь, когда все это будет далеко в прошлом, Мардж, и она будет качать на колене третьего внучка на вашей лужайке в Нью-Рошелл — маленького Рональда Шапиро. Спроси у нее…

— Ладно. Заткнись! — сказала Марджори. — По крайней мере одно хорошо: теперь мне не придется больше слушать об этом чертовом докторе Шапиро.

— Ты права. Я зануда, вечно твержу одно и то же, как тот неотесанный мужлан из одного старого, глупого анекдота. Уж извини.