Мари Антильская. Книга вторая
Шрифт:
— Да, кстати, чуть не забыл, — добавил священник. — Он требовал позвать к нему отца Фовеля. Кажется, это тот самый монах-францисканец, который без позволения своего настоятеля отправился тогда с ним на Сен-Кристоф…
— Да, святой отец, это он и есть.
— Так вот, он непременно желает его видеть. Если вам случится проезжать мимо их монастыря, буду весьма признателен, если вы доведете сие до сведения отца Фовеля.
— Не извольте сомневаться, сделаю при первой же возможности! — заверил его Байардель, растворив дверь и уже входя в комнату.
Ив Лефор лежал на походной койке. Он был почти в чем мать родила, и топорщившаяся вокруг окровавленной повязки густая, курчавая черная шерсть делала его похожим на какого-то большого раненого зверя. Тело оказалось слишком длинным для обычной походной койки, и огромные ступни — величиною побольше вальков, какими пользуются прачки, когда отбивают белье — уже не помещались на ней и свободно висели над полом. Бывший пират, зверски вращая глазами, с хмурым видом озирался по сторонам, и само выражение лица его не предвещало ничего хорошего.
— Тысяча чертей! — воскликнул он при виде друга. — Тысяча чертей и дьявол в придачу! Наконец-то, капитан, а то я уж совсем заждался! Надеюсь, теперь-то вы поможете мне выбраться из этого заведения. А то сил моих больше нет! Жрать ничего не дают, зато вокруг без конца шляются эти святые отцы, друг за дружкой, один уйдет, другой придет, и, только успеешь задремать, тут же будят тебя своими четками. Они меня уже даже соборовали! Вы только представьте, дружище! Последнее причастие, и кому — мне!.. Это ж надо придумать — сыграть этакую шутку с парнем вроде меня, не иначе как им пришла в голову эта каверза, чтобы поставить меня на ноги… Хорошо еще, не отдал Богу душу… Так нет же, потом является этот хирург Кене с таким длиннющим ножом, вроде кинжала, и давай ковыряться у меня в груди, в дыре, что, похоже, пробила в ней чья-то пуля!.. Нет-нет, капитан, хватит с меня этого врачевания! Если вы мне настоящий друг, найдите какое-нибудь приличное платье и помогите поскорей отсюда смыться! Кстати, а где это я нахожусь? Судя по всему, прямо в иезуитском гнезде?..
Лефор вдруг прервал свою речь и закашлялся. Кашель был таким сильным, что койка тут же затрещала, и Байардель уж было испугался, как бы она и вовсе не рассыпалась. Потом Иву пришлось перевернуться на бок, чтобы как следует прокашляться. Когда он наконец отхаркнул мокроту, капитан заметил, что она обагрена кровью.
— А теперь, дружище, послушайте-ка меня, — заявил он. — У вас ведь может открыться кровотечение. Да полежите вы, черт бы вас побрал, спокойно! Сперва придите хоть немного в себя, а уж потом вместе подумаем, как половчее отсюда удрать! Здесь вы как-никак в лазарете, и за вами, похоже, недурно ухаживают!
— Ладно, теперь мы можем поговорить по-человечески. Мне всегда намного лучше после того, как прокашляюсь… Так вот, дружище, достаньте-ка мне поскорей какую-нибудь сносную одежонку, не могу же показаться на людях, точно ободранный козел!
— Погодите, сударь, эк вас сразу понесло! — прервал его Байардель. — Вы бы сперва попытались мне наконец объяснить, что же это с вами такое стряслось!
— Да ничего такого, просто свинцовая пуля калибра шестнадцать на фунт вошла мне меж ребер, а выскочила где-то со спины. Вот и все! Так, во всяком случае, утверждает Кене, а я знаю об этом не больше вашего!
— И вам неизвестно, кто же выпустил в вас эту свинцовую пулю?
— Откуда мне знать? Была уже ночь. Выхожу я из таверны «Большая Монашка Подковывает Гуся». Седлаю, значит, свою кобылу и даю ей полную волю, потому как в такой час она лучше меня знает дорогу! И тысяча чертей!.. Когда мы с ней уже въезжаем на деревянный мостик, что ведет к хижине моей бедной подружки Бабен, вдруг слышу, рядом как бабахнет, и в тот же миг будто кто со всей силы пырнул меня в грудь. Ну, вы меня не первый день знаете, дружище, за мной тоже дело не встало, хоть вокруг такая темень, хоть глаз выколи! Тут же выхватываю пистолеты и выпускаю сразу две пули в то самое место в кустах, откуда только что сверкнул огонь. И уж потом валюсь с лошади. Должно быть, там меня вчера вечером кто-то и подобрал…
— Вчера вечером?! Да что вы, дружище, почитай, уж недели три минуло, как с вами приключилась эта катавасия! А припомните-ка, чем вы занимались прежде, чем отправиться в таверну «Большая Монашка Подковывает Гуся»?
Лефор сокрушенно вздохнул.
— Разве такое забудешь! — нехотя проговорил он. — Заглянул в халупу Жозефины Бабен. Уж месяца три, как мы с ней не видались! Но вы ж ее знаете, дружище, хотя бы по слухам! Вся беда в том, что эта баба просто жить без меня не может! Когда меня нет, она места себе не находит, готова свою селезенку сварить, печень сожрать, но стоит мне появиться — сразу оскалится, как гиена, и давай чихвостить почем зря!.. А уж в тот вечер, скажу я вам, она была в ударе! Устроила мне сцену ревности, да еще какую!.. Да-да, дружище, вы только представьте, приревновала меня к служанке, что живет в семействе Дюпарке, к этой самой Жюли! Клялась и божилась, будто весь Сен-Пьер уже знает, что я изображал с ней зверя с двумя спинами… Короче, пришлось пнуть ее разок-другой сапогом, чтобы хоть как-то привести в чувство… ну а потом пошел в таверну, потому как в глотке очень пересохло… Вот и все дела!
— Выходит, дружище, — заметил Байардель, — вас ранили, когда вы ступили на этот деревянный мостик. И говорите, в ответ выстрелили сразу из обоих пистолетов, так, что ли?
— Тысяча чертей! Обе пули вылетели как одна! И на этот раз я действовал даже проворней, чем когда мне пришлось выслеживать на дороге, что ведет к Замку На Горе, этого подонка Бофора, ведь ему тоже вздумалось прикончить меня тем же самым манером!
— Что же, друг мой, — заверил его Байардель, — вы можете гордиться своей сноровкой! Обе пули попали точно в цель. Почти что в одно и то же место! Своего убийцу вы уложили на месте… Я как раз затем и приехал, чтобы порадовать вас этой вестью…
Ив широко разинул рот и, не силах шелохнуться от изумления, уставился на капитана.
— И кто же это такой? — выдавил он наконец.
— Жозефина Бабен.
Байардель боялся, как бы чересчур не ошеломить этой вестью приятеля, не сразить его наповал откровениями столь неожиданного толка. Но Ив вопреки всем его ожиданиям вдруг вскочил на колени и, простирая к небесам свои огромные лапищи, завопил:
— Ах она, сука поганая! Сыграть со мной — со мной! — этакую шутку! Счастье ее, что она сразу отдала Богу душу! Попадись она мне теперь в руки!.. Тысяча тысяч чертей и сам Господь в придачу! Это чтобы какой-то гнусной бабенке пришло в голову взять да и отправить меня к праотцам! Видно, думала, стерва, что я и пикнуть не успею?! Срам-то какой! Да, дружище, просто стыд и позор… Теперь я опозорен навеки…
— Но и вы тоже не остались в долгу — если, конечно, это может хоть как-то вас утешить…
— Утешить?! Интересно, что может утешить меня в этаком состоянии? Да вы только гляньте на меня! В одной рубахе, нагой, как ободранный ягненок! С повязкой, которая и вздохнуть-то мне толком не дает! Шпагу стащили! Пистолетов своих я, может, и вообще больше никогда не увижу… Весь мундир — одни лохмотья! В груди дырища, впору подглядывать, словно в замочную скважину… И вы только представьте себе, дружище, как все эти рожи будут ухмыляться и потешаться надо мной, стоит мне отсюда выбраться! Да пропади я пропадом! Хотите верьте, хотите нет, но я готов стянуть монашескую хламиду с первого же капуцина, какого мне удастся ухватить за подол! Клянусь честью, я больше ни минуты не вытерплю в этой келье, которая провоняла свечными огарками, горьким лавром и святой водицей! Мне бы сейчас глоточек рому, дружище! Вот что сразу поставило бы меня на ноги! И мне плевать, святой он или нет, главное, чтобы крепкий!..