Мари Антильская. Книга вторая
Шрифт:
Дикарь внушительного роста встал перед хижиной и, скрестив на груди руки, поджидал четверых пришельцев. Это, вне всякого сомнения, и был вождь племени. Впрочем, едва они подошли к нему достаточно близко, он и сам, постучав себя огромной лапищей по груди, отрекомендовался как Кэруани.
Тем же манером представился ему и Жак.
С этого момента разговор продолжался при посредничестве Дюбюка, который переводил реплику за репликой.
— Зачем, — осведомился Кэруани, — вы наделали столько шума? Зачем стреляли из пушек, если говорите, что явились сюда как друзья?
— Так мы привыкли приветствовать тех, кого уважаем, — был ответ Дюпарке.
— Это очень хорошо… — заметил дикарь. — Дюпарке… я слыхал его имя. Это имя великого воина…
— Вот те на! — воскликнул генерал, обращаясь к Дюбюку. — Интересно, откуда он обо мне знает. Спросите-ка у него. Было бы любопытно узнать, каким манером мое имя могло дойти до его ушей…
— Наш вождь — генерал, — пояснил Дюбюк караибу, — вот так и надо его называть. Ему было бы приятно узнать, где вы слышали его имя.
Лицо Кэруани озарилось улыбкой.
— Наши братья с Мадинины сильно его уважают. Они заключили с ним договор, и он, не то что большинство белых, которых знают караибы, всегда держит свое слово.
Генерал с трудом скрыл удовольствие, какое доставили ему эти речи. Они были хорошим предзнаменованием. Судя по всему, благодаря такому удачному началу появлялась реальная возможность уладить множество вещей, даже не прибегая к оружию. Теперь оставалось лишь выяснить, чего стоят обещания дикарей!
— Наши братья с Мадинины называют его своим кумом, — продолжил тем временем Кэруани. — Теперь и мы тоже будем называть его так же, ведь он друг индейцев.
Дюпарке поклонился и ответил, что глубоко тронут и сам тоже намерен говорить с Кэруани как кум с кумом.
Дикарь был не только внушительного роста, но и обладал весьма развитой мускулатурой. Одетый не более всех остальных, он носил в одном ухе кольцо, а набедренную повязку его украшали перья, точно такие же, как и те, что красовались вокруг его лба, того же самого цвета и того же самого размера. Но под этой повязкой скрывался еще один пояс, украшенный бубенцами, которые при малейшем его движении глухо постукивали, точно орехи в мешочке.
Обратившись к Дюбюку, он сказал, что приглашает войти в хижину, и, не дожидаясь ответа, первым нагнулся перед входом.
Индеец бросил в потрескивающий костер охапку пальмовых листьев, и Жак, едва войдя в хижину, сразу же заметил, что внутри ровно столько же света, сколько и дыма. На полу, поджав ноги, сидели трое караибов неопределенного возраста и одна старуха. Женщине, судя по морщинистой коже на лице и шее, делающей ее похожей на старую черепаху, было, возможно, не меньше ста лет. Глядя на нее, казалось, будто плоть ее вокруг глаз, на щеках и скулах кто-то умудрился старательно изжевать. Она была совершенно голой.
Вошедших она не удостоила даже мимолетным взглядом. И вела себя так, будто они невидимки. Что же до сидевших вместе с нею в кружок мужчин, то когда Кэруани предложил гостям усесться тем же самым манером, они не пошевелились, словно были вырезаны из дерева. Сам он тоже удобно уселся прямо напротив старухи и в нескольких словах объяснил, что «кум Дюпарке», который также зовется генералом, пожаловал к ним с дружеским визитом. Потом добавил, что они зря встревожились из-за того шума, поднятого по своем прибытии кораблем, потому что между белыми так принято приветствовать друг друга. Между тем, будто продолжая беседу со своими сородичами, он вдруг обратился к Дюпарке и без обиняков задал ему прямой вопрос.
— Тогда почему же, — выпалил он, — вы оставили на севере две огромные лодки, полные солдат, и высадили воинов, которые начали строить крепость и поставили туда пушки?
Дюбюк перевел, добавив при этом от себя:
— Я же говорил вам, что они нас заметили и передали эту весть с помощью своих барабанов.
— Ответьте ему, — велел Жак, — что я оставил воинов на севере острова, потому что хотел договориться именно с ним. Я желал бы поселить здесь колонистов, которые могли бы быть ему полезны, снабжая его селение продуктами, в которых он нуждается, и ромом. Объясните ему, что я не мог спросить у него разрешения прежде, чем высадиться на острове, потому что в тот момент не знал, где его найти.
Когда Дюбюк закончил переводить, Кэруани издал губами какой-то странный звук. Жак не смог сразу понять, является ли это признаком недовольства или же Кэруани вполне удовлетворился его объяснением.
Вождь же тем временем продолжал вполголоса и с невероятной быстротой переговариваться с тремя караибами, явно не обращая никакого внимания на старуху.
Дикари вынуждали вождя наклоняться то вправо, то влево. Один из них начертил указательным пальцем на земляном полу какую-то геометрическую фигуру, которая показалась Дюпарке изображением той местности, где он оставил Мари.
Но тут старуха, которой, похоже, не полагалось принимать участия в мужской беседе, вдруг испустила странный гортанный вопль и бросила прямо в центр геометрической фигуры кусок раковины, который неизвестно откуда вдруг появился у нее в руке.
«Это, — подумал про себя Дюпарке, — как раз то самое укрепление, что возводит сейчас с моими людьми Мари…»
Кэруани, похоже, сделал ей замечание, однако та ответила на него довольно злобно, дав генералу все основания предположить, что старая карга отнюдь не отличается покладистым нравом и с ней ему будет договориться куда труднее, чем с остальными. А потому обратился к Дюбюку с вопросом:
— Вам удалось понять хоть несколько слов из того, о чем они говорят между собой?
— Очень немного, — ответил лоцман. — Но есть одно слово, которое постоянно у всех на устах, — это тафия. Захвати мы с собой ром, думаю, добились бы мигом от дикарей всего, чего захотим, не выпустив ни единого пушечного ядра!
— Ром?! — удивленно переспросил генерал. — Ром!.. Черт побери, да ведь у нас на корабле его немало! Но если достаточно иметь ром, чтобы купить этих индейцев, почему же тогда здесь после высадки потерпел поражение Уэль де Птипре?