Мари Галант. Книга 2
Шрифт:
– Здравствуйте, милейшие! – вскричал он. – Боже! Как далеко то время, когда мы вместе распивали пунши в таверне «Дылда Нонен и Гусь». Если мне не изменяет память, Босолей, в те годы, когда вы были честным человеком, вы охотно говорили: «Я плачу!» Да… Теперь, Босолей, когда вы превратились в презренного предателя, жалкого разбойника, вам придется заплатить в последний раз! И вы дорого заплатите!.. Сигали! Черт подери! Вы тоже когда-то были храбрым товарищем! Чума меня забери, если я тогда мог представить, что однажды придется вас повесить!
Сигали пал на колени, прижав руки к груди:
– Капитан Лефор!
Лефор потряс ручищами, огромными, словно пальмовые листья:
– Замолчите, негодяй! Не говорите мне о дружбе! Ни слова о прошлом из ваших уст! Или вот этими руками я раздавлю вам череп, как старый треснувший калебас.
Сигали в ужасе вскочил и отбежал на несколько шагов. Глаза у него вылезли из орбит, он закрывался руками.
Лефор обвел взглядом Мерри Рулза, Сигали, Босолея. На последнем он задержал свое внимание и вдруг заявил:
– Вы приказали арестовать ее высокопревосходительство госпожу Дюпарке. Так мне сказали.
– Я только выполнял приказ прокурора-синдика.
– Цыц! Не перебивать!.. Что вы вменили ей в вину?
– Я? Ничего! Капитан, клянусь вам, это только мнение колонистов…
– Ох-ох-ох! Мнение колонистов! Так я и думал… Невинные бедняжки! Вы не виноваты… Нет, судил ее народ! Я этого ожидал, гром и молния! Когда майор Мерри Рулз приговаривал меня к смерти и возводил для меня виселицу, было то же самое. Это не он, а народ так решил, правда? Ну, скажу я вам, вы и негодяи! Все вы: и Рулз, и Сигали, и Босолей. Скажу вам так: народ обычно пляшет вокруг виселиц, но ведь не он их возводит! Народ творит кровавую расправу, но не он выносит приговор! Это вы тайком готовите приговоры и принимаете их от имени народа! Мерзавцы! Вы узнаете, что, если народ стал бы судить виновных, он не убивал бы! Прямое убийство никогда не является делом народа, потому что народ не умеет лицемерить. Прямое убийство творят властолюбцы, а народ к власти не стремится. Прямое убийство – дело рук тех людей, что боятся потерять место или желают занять другое, более выгодное. Народу нечего опасаться за свое место, потому что никто его не оспаривает. И откуда в народе взяться честолюбию, если народ всегда остается простым людом?
Он помолчал, нахмурившись; лицо его пылало, вены на шее вздулись от гнева. Он оглянулся на окружавших его людей, увидел подавленных, притихших солдат, своих матросов, расхаживавших взад и вперед, то и дело прикладывавшихся к бочонку с ромом и не обращавших ни на что внимания, словно происходящее их не касалось.
Лефор вернулся к троим пленникам.
– Кажется, здесь не хватает самого отпетого негодяя из всей вашей шайки. Я имею в виду сеньора Пленвиля. Где он? Где скрывается? Байярдель! Где Пленвиль?
Байярдель выступил вперед:
– Капитан Лефор! Я застал двух этих мерзавцев в кабинете господина Пленвиля. Они тряслись от страха, но так и не смогли мне сказать, где прячется Пленвиль.
Лефор подошел к троим негодяям еще ближе и медоточивым голосом, с улыбкой, отчего кончики его усов задрались еще выше, пропел:
– Пра-авда? Итак, вы не знаете, где прячется сеньор Пленвиль?
Сигали и Босолей обменялись затравленным взглядом. Мерри Рулз даже не поднял глаз на недавних соучастников. Он держался твердо, был мрачен, но, кажется, смирился со своей участью.
– Предупреждаю вас, ребятки, – продолжал Лефор, – вы пожалеете, что не знаете этого! Но, если это вас утешит, можете себе сказать, что долго жалеть вам не придется…
– Капитан! – предположил Сигали блеющим голосом. – Должно быть, он прячется у себя в Ле-Карбе.
– С чего ты это взял, прохвост?
– В Ле-Карбе у него много рабов… Впрочем, он мог убежать и морем… Если ему удалось сесть в лодку…
– Каковы ваши соображения, Босолей?
– Я согласен с Сигали, капитан…
– А вы, Мерри Рулз?
– Полагаю, – глухо начал тот, – что негодяй предал даже тех, кто ему верил. Я часто предпринимал невозможное, пытаясь исправить ошибки, которые он допускал. Госпожа Дюпарке это подтвердит, надеюсь. Мне было бы жаль расстаться с жизнью раньше его.
– Ну, Рулз, вам надлежит еще дать столько объяснений, что мы успеем изловить Пленвиля до того, как ваша виселица будет готова. Заметьте, однако, майор: когда вы благословите толпу носками своих сапог, ваши уши еще не отрастут!
Лефор снова обратился к Босолею и Сигали:
– Жаль, что вы не знаете, где находится Пленвиль… Да, жаль – это худо для вас.
Не сводя с них глаз, он крикнул:
– Лауссей! Эй, Лауссей!
– К вашим услугам, капитан.
– Прикажите поставить виселицу. Должно быть, еще цела та, что предназначалась для меня… Я бы с удовольствием на нее взглянул. Поторопитесь, у меня еще много дел!
Лауссей отдал приказ, и около десяти человек вышли из строя. Наступило гробовое молчание. Вдруг Босолей задергался и шагнул к Лефору.
– Капитан! – захлебываясь от ужаса, вскричал он. – Капитан, я не виноват!.. Пленвиль – да!.. Он один… Пленвиль! Освободите нас, мы его поищем и найдем! Вспомните, капитан, мы же были друзьями… Вы нас любили обоих, и Сигали, и меня… Чокались с нами кружками! Сколько раз я угощал вас выпивкой! Будьте милосердны, капитан! Мы искупим свои грехи…
– Вот именно! – невозмутимо подхватил Лефор. – Сейчас вы их искупите. Эй, Лауссей, где виселица?
– Здесь, капитан. Вешаем веревку.
– Свяжите этим людям руки за спиной. Сигали снова упал на колени.
– Ну-ка, ведите себя, как подобает, – прикрикнул Лефор. – Какого черта! Если в жизни вам выпала честь быть повешенным – держитесь молодцом! И не заставляйте меня пачкать об вас свои сапоги…
– Вы не имеете права казнить нас без суда и следствия! – взвыл Босолей. – Вы обязаны нас судить вместе с Пленвилем! Да! Судить! Иначе это будет убийство!
– Этот тип орет слишком громко, у меня от его крика уши болят, – проворчал Лефор. – Ну-ка, Крикун, заткните ему пасть!
Крикун подошел к Босолею, схватил его в охапку и понес к виселице.
– Начинайте! – приказал Лефор. – Мы спешим. Полагаю, меня уже ждут в замке Монтань.
Крикун поставил Босолея на скамью, а солдаты поддерживали его, так как у него подгибались колени. Флибустьер накинул несчастному на шею веревку и спустился.
– Убрать скамью! – приказал Лефор.
Мощным ударом ноги флибустьер выбил скамью из-под жертвы. Узел затягивался все крепче. Босолей забился в петле, извиваясь от мучительной боли. Связанными за спиной руками, конвульсивно дергавшимися, он стал лупить себя по пояснице, потом неистово стал скрести это место.