Марина Мнишек
Шрифт:
Выбор у московских бояр был не велик. Они могли договариваться либо с гетманом Станиславом Жолкевским о призвании на русский престол королевича Владислава, либо с гетманом Яном Сапегой о «царе Дмитрии». Только за двумя этими кандидатурами была в тот момент сила, зримо представленная войском, стоявшим под Москвой. Из двух зол приходилось выбирать меньшее. Никто не хотел «изменять родине». Но границы внутренней междоусобицы были очерчены вполне ясно.
В Московском государстве столкнулись интересы богатых и бедных, тех, у кого была власть правительства, и тех, у кого была сила толпы. О существовавшем в то время выборе хорошее представление дает фраза, сохраненная современником: «Лучше королевичу служить, чем от своих холопов побитым быти». Бояре на начавшихся переговорах с гетманом говорили, «что когда они будут иметь государем королевича Владислава, то им возвратятся золотые времена». Вопрос о крещении королевича в православную веру казался им тогда легко преодолимым, «несущественным недоразумением». Напротив, «царю Дмитрию», демонстрировавшему независимость от иноземцев, явно симпатизировал московский плебс. Но время для нового восстания против поляков и литовцев еще не пришло.
Как уже говорилось, «царица» Марина Мнишек тоже перебралась из Калуги поближе к столице. По-видимому, ей казалось, что судьба дает еще один шанс и возможность триумфально въехать в Москву. Но этого не произошло, несмотря на то, что «царик» был готов в тот момент договариваться с кем угодно и обещать что угодно. 23 июля (2
Главная надежда самозванца была на действия его войска под Москвой. Пока гетман Станислав Жолкевский проводил время в «поле» с московскими боярами на переговорах относительно условий призвания королевича Владислава, «царь Дмитрий» силой пытался добыть столицу. В лагере под Смоленском было известно о частых стычках «между войском самозванца и жителями города». 1 (11) августа в одном из таких боев под Симоновым монастырем ранили гетмана самозванца Яна Сапегу. Тогда «царь Дмитрий» на следующий день 2 (12) августа предпринял попытку решительного штурма столицы. О планах самозванца мы узнаем от служившего у него в войске полковника Иосифа Будило: «Царь, желая ворваться в Москву или зажечь ее, разделил войско на две части, и с одной частью, в которой были и русские, пошел в тыл русским, бывшим в Москве, и стал обходить Москву на далеком расстоянии до Троицкой дороги, чтобы в Москве не заметили его движения». Полку Иосифа Будило была поставлена задача подойти к Серпуховским воротам и поднять там тревогу, «чтобы тем легче можно сделать приступ тому войску, которое было с царем». Но операция не удалась до конца, так как «царик» со своей частью войска не успел завершить маневр под покровом ночи, а подошел к городским стенам, «когда уже совсем рассвело» [383] . Самозванец успел зажечь посад, но неожиданно исполнению его замыслов воспрепятствовали приехавшие из войска гетмана Станислава Жолкевского отряды под командой воеводы Ивана Михайловича Салтыкова (сына того самого боярина Михаила Глебовича Салтыкова, который был в первом посольстве от русских тушинцев к королю Сигизмунду III).
383
[382]Там же Стб 203-205.
Неожиданный маневр, предпринятый на свой страх и риск воеводой Иваном Салтыковым, лишил «царя Дмитрия» почти состоявшейся победы. Этот маневр оказался очень на руку гетману Станиславу Жолкевскому. И в Москве, и в войске «царика» были уверены, что все совершилось по гетманскому приказу. Королю Сигизмунду III доносили, что московские бояре «были этим весьма довольны и торжественно благодарили гетмана за помощь, и он этим снискал великую расположенность к королю и бояр, и простого народа». Гетману оставалось не разубеждать тех, кто изливал ему свою горячую благодарность. Иначе повели себя обиженные сторонники самозванца, снова пославшие к Станиславу Жолкевскому своих послов. Инструкция послам выражала скорее недоумение «войска его величества царя», чем резкое недовольство. Польские наемники «царя Дмитрия» продолжали настаивать на том, что они воюют здесь за славу короля и Речи Посполитой. В качестве аргументов в «полезности» своих действий они предъявляли «разрушение довольно сильных и вооруженных крепостей и городков», а также победы над татарами («уничтожен также довольно быстрый и осторожный неприятель – татары»). Посылка же гетманом «против нас, на помощь Москве, Салтыкова с русскими» подрывала доверие войска к «расположенности» Станислава Жолкевского. Вспомнили послы и о Марине Мнишек: «Мы не можем бросить царя и царицу и отойти от них, разве они сами дозволят нам это» [384] . Однако все это было не более чем риторическим оборотом. Из дальнейшего текста инструкции послам становится понятно, что войско заботило только одно: чтобы при любом исходе событий, независимо от того, кому бояре отдадут столицу, гетман письменно подтвердил, что признает их заслуги. Коронного гетмана Станислава Жолкевского просили впредь согласовывать свои действия с гетманом Яном Сапегой.
384
[383]Там же Стб 205-206.
Отвечая «царскому войску», Станислав Жолкевский полностью признал заслуги воинства, отказался от того, что помогал «москве», когда «царское войско» подступало к столице, более того, извинился за действия Ивана Салтыкова и даже заявил о том, что в другое время готов был бы наказать его. Ответ гетмана был составлен умно и дипломатично, потому что в нем больше говорилось о будущих, чем о текущих делах: «Слава войска не мало зависит также от положения дел царя». Гетман отвечал на те вопросы, ответы на которые от него больше всего ждали. Но это был не конкретный план действий, а скорее демонстрация намерений, в зависимости от того, что решат бояре (как будто они в этот момент ни о чем не договаривались с гетманом Жолкевским): «Если бы столица вскоре сдалась королевскому величеству, то король даст обеспечение его царскому величеству, а если столица сдастся царю, то гетман полагает, что король удовольствуется условиями, посланными к нему царем» [385] . В последней фразе речь шла об обещании «царика» завоевывать Швецию для Сигизмунда III.
385
[384]Там же Стб 207-208.
Обращает на себя внимание еще один пункт гетманского ответа, показывающий, что могло ждать Московское государство, если бы оно снова стало искать претендента на престол среди русских бояр: «О продолжении этой борьбы, если бы столица стала отбиваться в осаде от обоих государей, гетман королевства желает сноситься с г. гетманом его царского величества».
17 (27) августа 1610 года московские бояре сделали окончательный выбор и присягнули королевичу Владиславу. Сложность состояла в том, что гетман Станислав Жолкевский, находясь под Москвой, действовал в соответствии со складывавшейся ситуацией и не успевал получить одобрение на каждый свой шаг. Так случилось и с кандидатурой королевича Владислава на русский престол. Гетману и боярам это казалось самым приемлемым компромиссом в отношениях между Московским государством и Речью Посполитой. Они решали своим договором и взаимной присягой многие проблемы, но в будущем устройстве Московского государства, вопреки недавним обещаниям Станислава Жолкевского послам «царского войска», не было никакого места для «царя Дмитрия» и его жены Марины Мнишек. В записи 17 (27) августа, выданной гетманом Станиславом Жолкевским московским боярам, говорилось: «А про вора, что называется царевичем Дмитрем Ивановичем, мне гетману вместе з бояры думати и печаль мети, як бы того вора изымати или убити». В случае скорого убийства самозванца, названного не «царем», а всего лишь претендентом на имя «царевича» Дмитрия, гетман соглашался отвести свое войско от столицы к Можайску и там ждать результатов переговоров московских послов с королем Сигизмундом III. Если же Вор и дальше «против стольного города Москвы похочет якое воровство или насильство чынити», то гетман Станислав Жолкевский обещал «против того вора стояти и бится с ним, а пана Сапегу с польскими и литовскими людьми от того вора отвести». Обе стороны прекрасно понимали, что с одними русскими отрядами самозванец не представлял никакой серьезной угрозы. Договорились совместно преследовать Вора до самого конца: «Штоб крови хрестиянское больш[е] не розливал и земля бы в тишине зостала».
Марина Мнишек тоже удостоилась отдельного упоминания в этой записи. Коронный гетман собирался отвезти ее обратно в Польшу: «А Марыне Мнишковне, которая была за убитым рострыгою Гришком Отрепьевым и з нинешним вором по Московском господарьстве ходит, господаринею московскою не называтися, и смуты никоторое вперед в Московском господарьстве не делати» [386] .
Гетман Станислав Жолкевский не замедлил выполнить обещание, данное в записи относительно войска «царика». Он сам в донесении королю под Смоленск считал это единственной оставшейся проблемой после заключения договора с московскими боярами: «Осталось затруднение только с самозванцем и его людьми» [387] . К удивлению гетмана Жолкевского, уговорить соотечественников «вверить себя милости и вниманию короля» оказалось еще сложнее, чем жителей Московского государства. Сразу после присяги московских бояр, 18 (28) августа, Станислав Жолкевский прислал к гетману Яну Сапеге своих послов с предложением привести «обманщика» к «единодушию» с королем, а еще лучше выдать его. Гетман, по записям его секретарей, в тот же день поехал к Марине Мнишек в Николо-Угрешский монастырь. Был он там, по сведениям его секретарей, и 23 августа (2 сентября). Сапега выступал посредником между «царем», «царицей» и своим воинством, решившим на своем собрании никуда не отходить от столицы и не поддаваться ни на какие уговоры [388] . «Так как они оказались до того упорными, что никакие увещания не действовали на них», с раздражением писал Станислав Жолкевский, он решил перейти от обмена посольствами «к крайним мерам». Коронный гетман предпринял обходной ночной маневр в окрестностях Москвы: в ночь на 26 августа (5 сентября), «спешив войско и оставив повозки, он пошел на них и так скрыл свое намерение, что только в час после рассвета они увидели у своего лагеря в строю войско королевское, с которыми соединились со всеми своими силами и бояре из города». Войско «царя Дмитрия» оказалось, таким образом, перед выбором – принимать бой с объединенным войском короля и московских бояр или, подчинившись демонстрации силы, начать договариваться об условиях своей дальнейшей службы и о судьбе «царика».
Гетман Ян Сапега и его воинство выбрали последнее. Но далось это с большим трудом. Оба гетмана съехались в виду своих войск и, «приветствовав друг друга, сидя верхом, стали переговариваться». В этот момент с обеих сторон начались задоры, смельчаки гарцевали и перестреливались друг с другом. Поняв, что эти «психические атаки» никому не нужны, гетманы приказали отступить своим войскам и еще долго оставались одни и говорили, пока к ним не присоединились другие участники посольств. В неспешной беседе двух гетманов в виду своих войск решалась в том числе и судьба Марины Мнишек. Позицию польских наемников в войске самозванца гетман Станислав Жолкевский передавал в своем донесении королю следующим образом: «Сапега и депутаты настаивали, чтобы их не устраняли от заслуженной награды и чтобы их государь, из-за которого они подъяли столько трудов и которому на конфедерации принесли присягу, что не отступят от него, был удовлетворен от короля каким-нибудь значительным уделом». Жолкевский готов был согласиться на эти условия и ходатайствовал перед королем о том, чтобы приравнять сапежинцев в правах с бывшими тушинцами из полка Александра Зборовского, первыми ушедшими на службу к королю. В отношении «их повелителя» оба гетмана придумали просить короля «о наделении его Самбором или Гродно». Прощание Жолкевского и Сапеги было теплым: они разъехались каждый к своему войску, «учтиво простившись и обнявшись» [389] .
389
[388]РИБ Т 1 Стб 669-670, Sapieha J. Dziennik S 273-274.
Если войско одобрило эти договоренности, то «царь Дмитрий» и Марина Мнишек восприняли случившееся как предательство – причем не только со стороны своего войска, но и со стороны короля Сигизмунда III. Оба они ответили надменным отказом на предложение участвовать в переговорах с королем. «Я предпочитаю служить у крестьянина и таким образом зарабатывать кусок хлеба, нежели принимать что-либо от его величества короля», – говорил самозванец. Знаменитый ответ Марины Мнишек был язвительнее и точнее попадал в цель. Ее, конечно, не могло не возмутить, что гетманы додумались фактически отнять право управления Самбором у ее отца Юрия Мнишка, по-прежнему носящего звание сандомирского воеводы и сенатора Речи Посполитой, и отдать его в удел «царю Дмитрию». Свой ответ королю она, по выражению Станислава Жолкевского, «пробормотала», но от того он не стал звучать приятнее для короля: «Пусть его величество король отдаст царю Краков, тогда царь отдаст его величеству королю Варшаву» [390] . А ведь когда-то в Кракове Сигизмунд III благословил Марину Мнишек на брак с царевичем Дмитрием. Но теперь уже поздно было думать об этикете и оттачивать красноречие. Лучше было подумать о спасении своих жизней.
390
[389]Жолкевский С. История Московской войны С 68-83.