Маринисты
Шрифт:
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Голова.
– А ты наберись терпения, Тим. И слушай своего друга. Еще четыре года это дело меня крайне заинтересовало. Ты спросишь, почему? Это не просто интуиция, Тим. Интуиции в нашем деле не существует, если она не основана хотя бы на мизерном факте. Я бы четыре года назад забыл и плюнул, что утонула какая-то девица.
Я невольно сжал кулаки.
– Да, Тим, и не злись. Знаешь сколько людей тонет за одно лето? Случайно. Но тебе это знать и не обязательно. Не порть себе настроения. Так вот. Поверь, этими утонувшими
– Во-первых по тебе совсем не видно, что ты большой профессионал и большой умница. А во– вторых, я тогда вообще не мог ни о чем думать.
– Я вижу у тебя к этому и теперь не самые выдающиеся способности… Просто в тот злополучный день, когда она утонула, в мой милый кабинет раздался анонимный звонок. И мужской голос попросил меня расследовать это дело. Он утверждал, что смерть не случайна. И что я непременно должен выехать на место происшествия.
– Ты узнал, кто звонил?
Он отрицательно покачал головой.
– Потом, когда я перестал заниматься этим делом, мне это стало ненужно. Но в тот день… Я, следуя долгу. А я человек долга, запомни это хорошо, Тим. Так вот, следуя своему долгу, я выехал. Но, увы. Факты оставались фактами. Немой был свидетель. Он искренне плакал. И мне искренне стало его жаль. Возможно, спасатели и успели бы, но начался сильный шторм. И тело унесло далеко в море. Конечно, если бы немой умел кричать…
– Несчастный Слон, – пробормотал я, – у него на глазах море пожирало все, что было самым дорогим в его жизни.
– Я уехал ни с чем, – продолжал Голова. – И все же я решил узнать подробнее про эту девушку. И что ты думаешь, Тим?
– Я ничего не думаю, Голова. Ты же сам только что заметил, что к этому у меня нет способностей.
Голова сразу же согласился.
– А я, Тим, думал, в отличие от тебя. Эта девушка была без паспорта. О ее прошлом в деревне никто абсолютно ничего не знал. Самойлов привел ее в дом и через три дня умер, – Голова невесело усмехнулся. – Пищевое отравление грибами. Не правда ли – тоже вполне естественная смерть? Розыск у нас, Тим, ты должен знать, на высшем уровне. Мы подключили людей, разослали везде фотографии, перерыли все документы. И ничего! Абсолютно ничего! Безрезультатно! О ней – ничего не известно! Мы даже не попали на малейший след ее прошлого! Единственное, что мы знали…
– Что? – воскликнул я.
– То что и все, – спокойно ответил Голова. – То, что ее зовут Марина. Имя, как имя Вот и все, Тим. Так что приготовься. Мы будем вести дело о человеке, которого уже нет. И которого фактически не было, раз ничего о нем неизвестно. Любопытное дельце, не правда ли? – и его глаза вновь блеснули азартным огнем.
Но мне это дело не казалось просто любопытным. Для меня оно оборачивалось совсем иной стороной. Я понял, что во что бы то ни стало, должен докопаться до правды. Я должен узнать о Марине все. Чтобы доказать ее право на прошлое, чтобы доказать ее право на память. Это единственное, что я мог для нее сделать.
– Итак, – Голова закурил и прошелся по комнате.
– Итак, – продолжил я. – С чего начать, Голова?
– Сначала, – Голова пожал плечами и недоуменно на меня посмотрел, словно я не понимал самых простых вещей.
Он оказался прав. Я не понимал.
– Начнем с письма, Тим. С того, что его у нас просто украли.
Я недоверчиво усмехнулся.
– Может быть, ты способен вспомнить девиц, так усердно нас соблазнявших? И в точности передать их приметы? Видимо, их милое похлопыванье по коленкам запало тебе в душу.
Но Голова уже не шутил.
– Это бессмысленно. К ним мы вернемся позднее, если вообще вернемся. А теперь… – он встряхнул своей большой головой. – А теперь мы прямиком отправимся на почту. Где служащие так нерасторопны и годами хранят письма в подвалах.
– Кстати, ты обратил внимание на штамп?
Я с гордостью кивнул головой.
– Ты делаешь успехи, Тим! И я тоже обратил. Такое ощущение, что штамп был проставлен совсем недавно. А вот штамп адресата был еле-еле виден. Чует мое сердце – на почте мы что-нибудь да пронюхаем!
На почте нас встретили далеко не с открытыми объятиями. У директора от возмущения даже очки на лоб полезли, когда он услышал о каких-то письмах четырехлетней давности. А потом он расхохотался нам прямо в лицо, когда мы добавили историю об архивах, которые они пересматривают каждые четыре года.
– Какие архивы! Какие четыре года! – откровенно веселился он. – Бред какой-то!
– Может, и бред, – спокойной согласился Голова. – Но нам этот бред все же кто-то рассказал. И письмо четырехлетней давности со штампом вашего почтового отделения – это факт. Вот так. А теперь вы вправе веселиться сколько угодно.
– Где письмо? – и он протянул руку.
– Если бы мы это знали, думаю, обошлись бы и без вашей помощи.
– В таком случае, кто угодно мог потерять его из наших служащих. И теперь из гуманных соображений направить по вашему адресу. Но, я думаю, не обязательно это было скрывать от администрации. Здесь нет криминала.
– Как знать, как знать, – зловеще протянул Голова. – Возможно, вы и правы. Но в любом случае нам бы хотелось увидеть эту благодетельницу.
– Я думаю, в этом затруднений не будет.
Через несколько минут в кабинете собрались все служащие женщины почты. Но они понятия не имели ни о каких утерянных письмах. И что разочаровало нас окончательно – я не узнал ни один голос, разговаривающий со мной совсем недавно по телефону. В отличие от Головы я не был выдающимся специалистом по голосам. Но этот писклявый, слишком уж мяукающий голосок, я хорошо запомнил.
– В таком случае, мог позвонить кто угодно – заключил директор, когда работницы разбрелись по своим местам. – Могли просто позвонить с улицы.