Марионетка для вампира
Шрифт:
— Мне ничего не надо, пан барон. Отдайте мне ключи от Шкоды, и я уеду. Прямо сейчас.
Я не успела добавить "прошу вас" — Милан метнулся к кровати и вышиб из моих рук шкатулку. Куда та полетела, не знаю — я не могла обернуться. Барон держал меня за плечи и сжимал их все сильнее и сильнее, пока с моих закушенных губ не сорвался стон. Тогда он отпустил меня, и я, уже сама, рухнула на спину безвольным тюфяком. Ладони барона вдавили перину по обе стороны от моего лица. Он навис надо мной все с той же бесстрастной маской вместо лица, но мне не сделалось страшно. В спальне горела всего одна керосинка. Она не пугала. Она создавала романтический
— Милан, мне очень жаль, — произнесла я, когда его лицо было еще в десяти сантиметрах от моего, а когда я сказала "Простите меня", оно упало мне на грудь, и я замерла, ощутив на себе весь его вес. Краем глаза я видела сжатые кулаки. Бедный… Я подняла руки и сомкнула их на спине барона. Он продолжал лежать неподвижно, даже когда мои руки скользнули с лопаток ему на шею, но дернулся, лишь только я поцеловала его в макушку.
— Вера, — барон стиснул мне щеки дрожащими ладонями. — Я не хочу причинять тебе боль, но я не готов расстаться с тобой вот так, в один момент.
Я накрыла его ладони своими такими же дрожащими ладонями.
— Я могу остаться. До апреля, — выдохнула я в расплывающееся перед моим влажным взором лицо барона. — Только я не выйду за вас. Мне ничего не нужно. Даже этих сережек, хотя они прекрасны. Я хотела поговорить с вами, но все не находила слов. Вы же понимаете, что в любом случае я не удержу особняк в своих руках после вашей смерти…
Зато барон держал меня в своих. Наши пальцы переплелись, и барон отвел мои руки в стороны — теперь мы лежали поперек кровати двойным крестом.
— Вера, скажи мне честно, ты знала, кто такой Ян, или нет?
— Что за вопрос? — Я действительно не понимала барона. — Я действительно познакомилась с ним в театре. Но да… Я его не знаю, он встретил меня в аэропорту и отдал машину. Но пана Ондржея я знаю еще меньше. Пару часов в гостевом доме… Милан, я не соглашалась на эту махинацию. Я просто пообещала пану Ондржею, что постараюсь убедить вас в том, что музей не такая уж плохая идея… Но сейчас, когда я знаю, что здесь произошло, я не хочу убеждать вас ни в чем и не хочу участвовать в создании музея ни в каком качестве — ни владелицы, ни художницы. Мне это не надо. Я вернусь в Россию и заживу прежней жизнью.
Барон освободил одну руку, чтобы убрать с моего лица волосы.
— Теперь тебе придется потешать толпу в качестве куклы.
Барон скатился с меня на край кровати и сел. Ко мне спиной.
— Вера, мне очень жаль, что ты оказалась в этой игре разменной пешкой. Я действительно мечтал сделать тебя своей последней женщиной, но ты станешь моей последней куклой. Прости.
Он поднялся.
— Я не понимаю вас, Милан.
— Я вижу, что не понимаешь, — барон не обернулся. — Я вернусь в половине первого, когда покончу с призраками, и тогда вопросы исчезнут сами собой. Я не могу обещать, что не причиню тебе боль. Я причиню ее. Такова моя природа. И ты, возможно, на коленях будешь умолять, чтобы я убил тебя побыстрее, но я заранее прошу прощение за то, что растяну твою агонию настолько долго, насколько твое тело окажется способно сопротивляться смерти. Это у меня в последний раз, понимаешь?
Он обернулся с утренней довольной кошачьей улыбкой. Лишь на миг.
— Ты подаришь мне то, что я уже не думал получить от жизни. To, от чего я отказался после тринадцатой куклы. Я хотел и, увы, не уберег Элишку от Яна. Я не хотел больше видеть мертвых женщин. Я заперся здесь. Похоронил себя на десять лет раньше срока. Но, познакомившись с тобой, готов был на коленях умолять эту серую тварь отдать мне тебя хотя бы на время, чтобы я умер человеком. Но сейчас, когда ты просто моя, я понял, что ты не стоишь моих мучений. Я чудовище и умру чудовищем. Довольным чудовищем, спешу заметить. И за это я говорю тебе спасибо. Сейчас, пока ты в состоянии понимать человеческую речь. И еще, — барон больше не оборачивался и даже не сменил позы. — Не кричи, даже если будет очень больно. От женского крика я зверею еще сильнее. Учти это.
Он поднялся и шагнул к двери. Я приподнялась на дрожащем локте.
— Пан барон, — голос мой дрожал. Я применяла последнее оружие. Если он запрет меня, все пропало. — Не оставляйте меня одну. Вдруг придет Элишка…
Барон уже ступил в тень двери, но я все же увидела, как скривились его губы.
— Ты больше не нужна Элишке. Кольцо у ее брата. И когда она попытается забрать его у него, то придушит, а потом с чувством выполненного долга спрячется в созданную нами куклу. Остальные девочки тоже с радостью вернутся в кукольные тела — срок их преступлений еще не истек, и души их в противном случае ждет страшное возмездие… Там. Они скажут мне спасибо. По второму кругу.
Как хорошо, что его лицо полностью утонуло в темноте. Мне хватило интонаций его голоса, чтобы похолодеть до кончиков пальцев.
— А до твоего спасибо еще очень далеко.
Тишина. На мгновение. В которое мое сердце ухнуло, кажется, раза три.
— Сядь на стул.
Я еле сползла с кровати. Барон вынырнул из тьмы с веревкой в руках.
— На тот случай, если ты захочешь опередить меня со своей смертью.
Он притянул мою спину к спинке стула несколькими обхватами веревки.
— Увидимся через два часа, моя радость.
Он прижался губами к моей макушке. Я промолчала. Сейчас нельзя говорить ничего лишнего. Он должен уйти. И чем быстрее, тем лучше. Но барон стоял и дышал мне в затылок. Я зажмурилась до боли в глазах и беззвучно шептала в окутавшую меня темноту: пусть уходит, пусть уходит, пусть уходит. Сейчас он на взводе и несет бред. А я уже заметила, что ему достаточно секунды, чтобы из лютого гнева впасть в детскую игривость. Пусть уходит…
У меня будет время подумать. Мне нужно время, чтобы понять, как его успокоить. Или себя… Мы с ним одни и не одни в один и тот же момент, сколько бы он ни запирал двери. Сейчас он выйдет из спальни и встретит кого-то на своем пути. Возможно, даже сам пан Ондржей как-то сумеет остудить его пыл, не допустив насилия ни с одной стороны. Или Карличек, или пан Драксний. Они не вмешивались, потому что знали, что пока я остаюсь в относительной безопасности. Иначе бы они не выпустили нас из гостиной…
— Вера, — барон обошел стул и присел передо мной на корточки. — Ты можешь шевелить руками?
Я распахнула глаза и сжала губы, чтобы с них не сорвалось необдуманного ответа. На "да", как и на "нет", он может затянуть веревки еще туже. Может, лучше молчать? Пусть думает, что я напугана до смерти.
Взгляд мой точно был бешеным, потому что барон поправил веревки у меня на груди и, уверившись, что я никуда не сбегу даже со стулом, поднялся, но не отошел. Уходи, уходи, уходи… Я зажмурилась, чтобы он не прочел эту просьбу в моих глазах и не сделал обратного — остался.